Топор с посеребренной рукоятью
Шрифт:
Надеюсь увидеть этих лошадок, — добавил он.
Я тоже надеюсь, что вы их увидите, — лукаво улыбаясь, ответил Манкюн.
И они, раскланявшись друг с другом, расстались. Штрелленгауз пошел на телеграф, но ему пришлось
долго прождать там, ибо его опередил Уорлингтон Доддс, который спешил отправить важное известие в Лондон.
Да, после долгих догадок и неопределенных умозаключений он вдруг понял смысл надвигающихся событий, которые так странно отразились в маленьком городке. Доддсу вспомнилось все: и политические слухи, и имена, прочитанные им в газетах, и телеграммы... Он понял, почему эти иностранцы покупали лошадей по бешеным ценам. Да, он проник в тайну и твердо решил ею воспользоваться.
* * *
Уорнер, компаньон Доддса, разоренный, как и он, неудачными биржевыми сделками, был в этот самый день на лондонской бирже, но нашел там мало утешения для себя. Бумаги стояли твердо, ибо европейскому миру ничто не угрожало, и в мировой политике все обстояло благополучно. Газетным сплетням никто не верил, и ни один биржевик не решался серьезно играть на повышение или понижение.
Вернулся Уорнер к себе в контору после полудня. На столе лежала телеграмма из Дансло. О городе этом Уорнер никогда и слыхом не слыхивал. Он распечатал депешу. Она была от Доддса и написана шифром. Уорнер расшифровал ее и прочитал следующее:
«Продавайте как можно скорее все французские и прусские бумаги. Продавайте без промедления».
На мгновение Уорнер усомнился. Что это такое мог узнать Доддс, сидя в каком-то медвежьем углу?
Но нет, Уорнер знал своего компаньона. По-пустому тот такой телеграммы бы не послал. Скрепя сердце, Уорнер снова направился на биржу и начал жестокую кампанию на понижение французских и прусских бумаг. Обстоятельства ему благоприятствовали, ибо как раз в этот момент на бирже было очень крепкое настроение, и недостатка в покупателях не было. Через два часа Уорнер вернулся к себе и подсчитал свои операции. Из этого подсчета явствовало, что не далее как завтра он и Доддс или разорятся окончательно, или же получат огромные деньги. Все зависело от Доддса. Весь вопрос, ошибся он или нет, посылая эту странную телеграмму.
Уорнер вышел на улицу. В нескольких шагах мальчик-рассыльный приклеивал к фонарному столбу листок с телеграммами. Около фонаря сразу собралась кучка людей. Одни махали шапками, другие перекликались через улицу. Уорнер бросился вперед. На листке красовались напечатанные крупным шрифтом слова:
ФРАНЦИЯ ОБЪЯВИЛА ВОЙНУ ПРУССИИ
— Так вот оно что! — весело крикнул Уорнер. — Стало быть, Доддс был прав!.. {26}
1900 г.
26
Рассказ (на это намекает и его название) служит как бы иллюстрацией к знаменитому изречению английского поэта Т. Кэмбелла (1777-1844): «Грядущее отбрасывает свою тень на настоящее». ("Coming events cast their shadows before").
СКВОЗЬ ЗАВЕСУ
Он был огромный шотландец, — буйная копна рыжих волос, все лицо в веснушках, — настоящий житель приграничной полосы, прямой потомок пресловутого клана лидсдейлских конокрадов и угонщиков скота. Такая родословная не мешала ему, однако, являть собой образец провинциальной добродетели, быть вполне степенным и благонравным гражданином — членом городского совета Мелроуза, церковным старостой и председателем местного отделения Христианской Ассоциации молодых мужчин. Браун была его фамилия, и ее можно было прочесть на вывеске «Браун и Хэндисайд», что висела над большими бакалейными лавками на Хай-стрит. Жена его, Мэгги Браун, до замужества — Армстронг, родилась в старой крестьянской семье в глухом Тевиотхеде. Невысокого роста, смуглая, темноглазая, с необычайной для шотландки нервною натурой. Казалось, не найти большего несоответствия, чем этот рослый, рыжеволосый мужчина и маленькая смуглая женщина, а ведь оба уходили корнями в прошлое этой земли так далеко, насколько вообще хватало человеческой памяти {27} .
27
Карл Дюпрель в «Открытии души потайными науками» говорит, что «способность второго зрения чаще всего наблюдается среди жителей Шотландии и Вестфалии ». Так что данная национальность для героев рассказа у Конан-Дойля не случайна.
Однажды — то была первая годовщина их свадьбы — они отправились поглядеть на только что отрытые развалины римской крепости в Ньюстеде. Место это само по себе было малопримечательное. С северного берега Твида, как раз там, где река делает петлю, простирается пологий склон пахотной земли. По нему-то и шли прорытые археологами траншеи, с обнаженной то тут, то там старинной каменной кладкой — фундаментом древних стен. Раскопки были обширные: весь лагерь занимал пятьдесят акров, а сама крепость — пятнадцать. Браун был знаком с фермером — хозяином этого бескрайнего поля, что сильно облегчило им всю затею, так как тот с радостью вызвался быть их провожатым. Бредя следом за своим проводником, они провели долгий летний вечер, изучая траншеи, ямы, остатки укреплений и множество разнообразных диковин, дожидавшихся своего отправления в Эдинбургский музей древностей. Именно в тот день нашли пряжку от женского пояса, и фермер, увлекшись, принялся было рассказывать о ней, но взгляд его вдруг упал на лицо миссис Браун.
—Э, да ваша женушка притомилась, — сказал он. — Передохнем-ка малость, а там еще походим.
Браун посмотрел на жену. Она и в самом деле была очень бледна, темные глаза ярко сверкали, во взгляде сквозило что-то диковатое.
Что с тобой, Мэгги? Ты устала? Пожалуй, пора возвращаться.
Нет, нет, Джон, давай еще походим. Тут так интересно! Словно мы попали в страну грез. Все мне кажется здесь таким странно-знакомым и таким близким. А римляне долго жили тут, мистер Каннингэм?
Порядочно, мэм. Сами судите: чтоб набить доверху такие помойные ямы, немалый потребен был срок.
А отчего они все-таки ушли?
Как знать, мэм. Видать, пришлось. Окрестному люду стало невмоготу терпеть их. Вот народ и поднялся, да и запалил их крепость, нагло торчавшую среди местных лачуг. Вон они, следы пожара, — на камнях, сами видите.
Невольная дрожь охватила Мэгги Браун.
Дикая ночь... Страшная... — как-то глухо проговорила она. — Все небо было красным от огня... И даже эти серые камни тоже покраснели...
Да уж, и они, надо думать, были красные, — подхватил муж. — Странное дело, Мэгги. Может, причиной тому твои слова, да только я словно сейчас вижу все, что тут творилось. Зарево отражалось в воде...
Да, зарево отражалось в воде. Дым перехватывал дыхание. И варвары истошно кричали!
Старик-фермер рассмеялся:
—Вот так да! Леди напишет теперь рассказ про старую крепость! Многих водил я здесь, показывал что да как, а такого, честно скажу, не слыхал ни разу. Уметь красиво сказать — это не иначе, как дар Божий.
Они оказались на краю траншеи, справа зияла яма.
—Эта яма четырнадцати футов в глубину, — объявил фермер. — Что б, вы думали, там нашли? Скелет мужчины с копьем в руке, вот что! Думаю, он так и помер там, вцепившись в свое копье. Как, спрашивается, человек с копьем попал в яму четырнадцати футов глубиной? Это ведь не могила: мертвецов своих они сжигали. Как растолкуете, мэм?
Он спасался от варваров и сам прыгнул вниз, — сказала Мэгги Браун.
Гм... Похоже на то... Профессора из Эдинбурга и те не объяснят лучше. Эх, вам бы бывать здесь почаще, чтоб отвечать на всякие такие хитрые вопросы. А вот между прочим алтарь, его отрыли на прошлой неделе. И надпись на нем. Сказывают, по-латыни, и будто значенье у ней такое, что, мол, люди из этой крепости благодарят Бога, который за них заступается.
Они оглядели старый, местами выкрошившийся от времени камень. Вверху виднелись глубоко врезанные латинские буквы — «V.V.».