Топот бронзового коня

Юстиниан - знаменитый император Восточной римской (Византийской) империи; правил с 527 по 565 г. после Р.Х. […]

Юстиниан родился, вероятно, около 483 г. в крестьянской семье захолустного селения в горной Македонии, близ Скупи (нынешней Ускюб, на границе Албании). Долго господствовавшее мнение, что он был славянского происхождения и носил первоначально имя Управды, теперь признается опровергнутым… Возвышением он обязан был дяде своему, императору Юстину I. Сам оставшийся полуграмотным, Юстин понимал значение высокой культуры и позаботился доставить своему племяннику тщательное образование. К моменту воцарения дяди Юстиниан мог уже стать ему ценным помощником. Он быстро прошёл все ступени высшей царской службы, в 527 г. был усыновлён императором и сделан соправителем. В том же году, после смерти Юстина, он без споров наследовал ему на престоле, сумев заранее искусно устранить всех видных соперников и приобрести расположение влиятельных групп общества; церкви (даже римским папам) он нравился своим строгим православием; сенаторскую аристократию он приманил обещанием поддержки всех её привилегий и увлёк почтительной лаской обращения; роскошью

празднеств и щедростью раздач он завоевал привязанность столичного пролетариата. Мнения современников о Юстиниане были весьма различны. Даже в оценке Прокопия, служащего главным источником для истории Юстиниана, встречаются противоречия: в одних сочинениях («Войны» и «Постройки») он восхваляет превосходные успехи широких и смелых завоевательных предприятий Юстиниана и преклоняется перед его художественным гением, а в других («Тайная история») резко чернит его память, называя императора «злым глупцом»… Несомненно, в личности Юстиниана негармонично переплетались умственные и нравственные контрасты. Он замышлял обширнейшие планы увеличения и усиления государства, но не обладал достаточными творческими силами для того, чтобы их цельно и полно построить; он претендовал на роль реформатора, а мог только хорошо усваивать не им выработанные идеи. Он был прост, доступен и воздержан в своих привычках вместе с тем, вследствие самомнения, выросшего из успеха, окружил себя напыщеннейшим этикетом и небывалой роскошью. Прямота и известное добросердечие исказились у него мало-помалу коварством и лживостью правителя, принуждённого постоянно отстаивать удачно захваченную власть от всякого рода опасностей и покушений. Благожелательность к людям, которую он проявлял нередко, портилась частой местью врагам. Щедрость по отношению к бедствующим классам совмещалась в нём с алчностью и неразборчивостью в средствах добывания денег для обеспечения представительства, соответствующего его понятиям о собственном достоинстве… Он заявлял притязания на безграничный авторитет, а воля у него была в опасные минуты часто слабая и нерешительная; он подпадал под влияние не только сильной характером жены своей Феодоры, но иногда даже ничтожных людей, обнаруживая даже трусость. Все эти добродетели и пороки мало-помалу объединялись около выступавшей на первый план, ярко выраженной склонности к деспотизму. Под её влиянием его благочестие превращалось в религиозную нетерпимость и воплощалось в жестоких преследованиях за уклонение от признанной им веры. Всё это приводило к результатам очень смешанного достоинства, и ими одними трудно объяснить, почему Юстиниан сопричастен к разряду «великих», а царствование его приобрело такое крупное значение. Дело в том, что, помимо указанных свойств, Юстиниан обладал замечательным упорством в проведении принятых начал и положительно феноменальной трудоспособностью. […] Для выполнения поставленной задачи Юстиниану удалось встретить или отыскать и собрать выдающихся талантами или преданностью сотрудников. На первом месте следует поставить супругу его Феодору, которую он торжественно короновал в 527 г. Она сумела приобрести на мужа сильное влияние, которое дополняло в нём то, чего недоставало Юстиниану в критические моменты - мужества и решимости. Если главного помощника императора по законодательским трудам - Трибониана - нельзя назвать первостепенным политическим деятелем, то он ещё превосходил Юстиниана удивительным трудолюбием и, хорошо понимая все его идеи и цели, с неуклонной верностью проводил его планы. Другой главный советник Юстиниана по высшему управлению государством - Иоанн Каппадокийский, хотя и запятнал себя хищениями и произволом, но был драгоценен для императора как неизменно преданный ему и покорный его велениям администратор. Особенно счастлив был 10. полководцами. Не говоря уже о Велисарии и Нарсесе, которые были боевыми талантами первой величины, можно назвать среди исполнителей военных начертаний Ю., лично никогда не принимавшего участия в походах, таких даровитых и стойких людей, как Соломон и Мунд […]

Действительность, окружавшая Юстиниана при вступлении на престол, далеко не соответствовала его идеалам… Провинциальное население было разорено худой администрацией, вымогательством чиновников, разбоями, грабительством войска… Столицу постоянно обуревали волнения… В 532 г. разгорелся жестокий мятеж. Начавшись 13 января в форме обычных жалоб императору на притеснения полиции, восстание в следующие дни охватило всю столицу. Бунтовщики требовали смещения главных советников Юстиниана, Трибониана и Иоанна Каппадокийского, а после неудачной примирительной попытки императора мятеж направился уже прямо против него. «Долой Юстиниана!» - такой клич раздавался по городу… Императором был провозглашён Ипатий, глава династии Анастасия. Бунтовщики приняли как девиз слово viка («побеждай!»), которым публика подбодряла возниц во время бегов. Поэтому само движение получило название «ника». Весь город находился в руках восставших. Они предавали его пламени и уже теснили дворец; Юстиниан только энергией Феодоры был удержан от бегства. Опираясь на гипподром как на крепкую базу, мятежники казались непобедимыми, и лишь соединёнными усилиями Велисария и Мунда удалось выбить их из главных позиций, при помощи оставшихся верными отрядов войск. Бунт был подавлен в крови 30 000-40 000 участников его.

Радуясь победе над внутренними врагами, опираясь на обнаруженную силу своего правительства и войск, Юстиниан решился развернуть обширный план завоевательных предприятий. Он считал делом чести восстановить империю в её прежних пределах, вновь воссоединить Запад с Востоком… Планы императора направлялись прежде всего против вандалов Африки и остготов Италии. Стремясь во что бы то ни стало прекратить войну с персами на востоке, он заключил с Хозроем Ануширваном невыгодный договор… и стал собирать силы для войны с вандалами… Последний вандальский король Гелимер не оказался на высоте положения, и скоро (534 г.), после двух победоносных сражений, Велисарий занял всю страну. Карфаген радостно открыл ему ворота как избавителю от ига. Гелимер и его сокровища попались в руки победителя, Велисарий получил пышный триумф, Юстиниан прозвал себя «африканским и вандальским»; завоёванная Африка образовала особую (третью) префектуру…

Лёгкость победы, одержанной над вандалами, придала императору решимость обратиться против остготского государства… Сначала война пошла быстро и успешно: Велисарий занял Сицилию и Неаполь. Неудачи привели неспособного короля остготского Теодагада к падению. Избранный на его место Витигес промедлил на севере в Равенне, чтобы, прежде всего, справиться с нападавшими на него франками, а в это время Велисарий овладел Римом. Готы собрались с силами, обложили Рим огромной 150-тысячной армией, и Велисарию пришлось перенести тяжёлую осаду. Только через год прибывшие с Востока подкрепления освободили его от серьёзной опасности. Готы начали терпеть поражения, несмотря на разногласия между Велисарием и присланным к нему на помощь Нарсесом. После удаления последнего Велисарий подступил к Равенне, которая была сдана ему партией знати… Велисарий взял в плен Витигеса и отправил его в Константинополь (540 г.). Юстиниан, под предлогом окончания похода против готов, отозвал Велисария из Италии (император всегда с подозрительностью относился к популярности своего знаменитого слуги) и послал его на Восток против персов, с которыми возобновилась война […]

Юстиниан завоевал себе прозвище «великого» не одними подвигами полководцев, выполнявших его военные планы. Всемирная его известность покоится ещё больше на громадном законодательном деле, составившем основу правового существования всех новых культурных народов […]

Характерной для взглядов Юстиниана является его религиозная политика. Человек верующий и убеждённый в том, что правит благодатью Божьей, он придавал существенное значение духовно-нравственному руководству своими подданными. Он хотел, чтобы в единой империи, в которой установлен был им единый закон, существовала единая вера и единая духовная власть, именно его вера и его воля. Он очень любил богословские рассуждения, считал себя замечательным теологом, верил, что Бог глаголет его устами, - и объявил себя «учителем веры и главой церкви», готовым охранять церковь от её собственных заблуждений, как и от нападений противников. Всегда и неизменно он предоставлял себе право диктовать церкви догматы, дисциплину, право, обязанности, словом, превращал её в орган своей высшей (святейшей) власти… Вместе с тем Юстиниан стремится благодетельствовать церкви щедрыми пожалованиями, украшением и постройкой храмов… Главными монументальными памятниками Константинополя явились великолепный собор св. Софии, «чудо чудес», затем - обширный императорский дворец, представлявший собой целый город, укреплённый и изукрашенный, а также знаменитый гипподром […]

Приближаясь к старости, Юстиниан терял энергию и энтузиазм. Смерть Феодоры (548 г.) была не только сердечным ударом для крепко привязанного к ней императора: она лишила его важной опоры, источника твёрдости и вдохновения. Ему уже тогда было около 65 лет, но он процарствовал до 82-летнего возраста, склоняя понемногу голову перед преградами, которые жизнь ставила его целям… Юстиниан умер в ноябре 565 г., не назначив себе преемника (Феодора оставила его бездетным). Племяннику его Юстину удалось беспрепятственно захватить власть […]

–  А скажи, Кифа, это правда, что хозяин твой завтра уезжают?

Кифа посмотрел на неё сверху вниз, иронично, пренебрежительно, и с коротким выдохом сплюнул наземь шелуху от подсолнечных семечек:

–  А тебе на что?

–  Ты поедешь с ним?
– продолжала наседать девушка.

–  Как же без меня! Я слуга ему. Верный оруженосец.

–  И не страшно в такую даль?

–  А волков бояться - в лес не ходить.

–  Так столица ж, Царьград!

–  Вот и хорошо. Самое место Велисарию.

–  Отчего?

–  Коли назван так. Вели-сар. То есть великий царь.

У неё по лицу пробежала дрожь:

–  Нешто он в цари метит?

–  Ну, в цари не в цари, а высоких званий удостоится обязательно. Помяни моё слово. При его-то задатках!

Девушка кивнула:

–  Да уж, Бог не обидел, это верно.

Кифа продолжал:

–  Мы не просто так едем, а к хорошим людям - те помогут определиться.

–  Кто такие?

–  Помнишь ли Петра, что учился у нашего старого господина?

–  Саввин сын?

–  Точно, Саввин. Он теперь в Царьграде под крылом у дяди Устина. А Устин-то в Константинополе - знаешь, кто?

–  Нет, не ведаю.

–  О-о, такая крупная птица! Охраняет царя.

–  Самого царя?!

–  Самого царя. Видит каждый день, словно я тебя.

–  Ух ты, страшно как!

Он скривился:

–  Что ты всё заладила: «страшно, страшно»!

–  Так ведь царь! Чуть не по его, может посадить на кол.

–  Может, разумеется. А с другой стороны, коль получится ему угодить, милость свою проявит и осыпет богатствами с головы до ног.

–  Угодить-то, пожалуй, сложно.

–  Надо постараться.

Молодые люди стояли под деревом в яблоневом саду. Солнце бликовало в листве, заставляя щуриться.