Торговцы грезами
Шрифт:
Эзаэдро и оказался тем самым таинственным Арнаком…
– Я знал, что ты далеко пойдешь, – устало кивнул варвар, выслушав рассказ старого приятеля. – Могу успокоить тебя и твоих хозяев – караван не прошел через город без досмотра, и виной тому я. Лотос обнаружен и сожжен. Станете за мной охотиться – вам же хуже. Мой меч пока не сломался, да и тайная служба Немедии, полагаю, заступится…
Эзаэдро, раскрыв в изумлении рот, сел прямо на пол, но затем очухался, вскочил и заорал так, что у Конана заложило уши. Вопли посланника аренджунцев разбудили даже Мораддина, явившегося в комнату и сонно спросившего:
– Что
– Справедливость наводим, – пожал плечами варвар. – Пока все живы… Но один труп вполне может быть.
И Конан указал на побагровевшего от ярости Эзаэдро. Не слушая дальнейших излияний хозяина дома, Конан и Мораддин отправились в гостиную, прикрыли за собой дверь поплотнее и устроились спать прямо на полу, на мягком туранском ковре. Эзаэдро до глубокой ночи бродил по дому, то шипя из-за боли в ране, нанесенной покойным Эридатом, то выкрикивая бессвязные проклятья в адрес немедийской гвардии, тупых киммерийцев, болванов из Аренджуна, не сумевших утаить перевозку серого лотоса и мерзавки Линдиссы, сорвавшей все дело из-за собственной алчности.
К утру хозяин слегка угомонился, лег отдыхать и видеть, как проснувшиеся на рассвете варвар вместе с приятелем покинули дом, не мог.
Чари, служанку Линдиссы, повесили утром. К величайшему сожалению для варвара, он с Мораддином не успел застать самого интересного момента, и прибыл на базарную площадь, где Даммарос, Ринга и немедийские гвардейцы проводили экзекуцию, к моменту, когда стигийка, посейчас связанная по рукам и ногам, уже болталась в петле. Однако, взглянув на ее синий язык, вываленный набок, и лужу вытекшей мочи под виселицей, Конан только добродушно хохотнул:
– Люблю стигийцев!
– Вот как? – удивленно поднял бровь Мораддин. – Вчера ты утверждал, что всех ненавидишь. Туранцев, немедийцев, шемитов… Гномов, опять же.
– А я их и сейчас ненавижу, – широко улыбнулся варвар. – А стигийцы мне нравятся исключительно в удавленном состоянии!
Вопросы, обращенные к Даммаросу, принесли немногое – капитан сообщил только следующее: оказывается, Черный Круг стигийских магов, крайне заинтересованный в постоянной добыче магического и дурящего зелья, попытался перекрыть все пути кхитайскому товару на Закат и постепенно направить его в Стигию. Имен других посланников Черного Круга, орудующих в Заморе, Туране или Немедии, Чари так и не назвала. Также осталось неизвестным то, каким образом Чари смогла получить полное доверие Линдиссы и подчинить себе Эридата. Впрочем, догадки были. Ринга рассказала, будто стигийские маги знают некие древние заклинания, способные приводить гулей или их потомков в состояние полнейшего исступления, когда жертва колдуна выполняет все его приказы. Потом, втихомолку, рабирийка призналась Конану, что прежние ее хозяева пытались опробовать на ней подобное заклятие и она до сих пор не хочет вспоминать о его последствиях…
Цели Чари, однако, были ясны как день: уничтожить всех, имеющих отношение к незаконной торговле между Тураном, Кхитаем и Немедией, постепенно завладеть возможностью направлять товары не в Аренджун или Шадизар, а на полдень, в Стигию и тем самым лишить господ из Заморы власти над потоком серого лотоса.
Само собой, Конан не забыл про обещание Даммароса и прямо возле виселицы потребовал свое вознаграждение за поимку «чудовища», равно и его хозяйки. Тут едва не случился четвертый скандал – капитан искренне возмутился, сказав, что не собирается платить деньги из казны короля всяким разбойникам, грабящим караваны и способным лишь указать место, где прячется чудовище-убийца.
– А ты что хотел? – не выдержав рявкнул Конан на Даммароса. – Все условия выполнены! Ты получил гору серого лотоса, зверя, убивавшего людей, стигийскую ведьму! Без меня хоть что-нибудь получилось бы?
– Нет, – уныло признался капитан. – Но все равно – ты изрядно побезобразничал в Дэлираме. Кто нарушил спокойствие на городском рынке? Кто ограбил Эридата? Кто убил Леддара? (После этого вопроса Конан едва не брякнул, что Леддар жив-здоров, но сдержался, помня данное слово). Кто покушался на госпожу Линдиссу?..
– Не я, – отрекся Конан от последнего обвинения. – Это дело Эридата и Чари! И вообще, ты дашь деньги или нет?
Ринга ткнула Даммароса локтем в бок и серьезно взглянула на него, как бы говоря: «Заплати ему и пусть подавится!»
– Сожри тебя Нергал! – проворчал капитан, отвязывая с пояса мешочек с золотом. – Грабитель! И чтоб я тебя больше здесь не видел, понял?
– Да пожалуйста, – обиженно пожал плечами варвар, упрятывая тугой кошелек за пазуху. – Ну, счастливо, что ли, капитан?
– Сгинь! – прошипел Даммарос. Лошадь киммерийца развернулась и двинулась шагом к выезду из города. Жители Дэлирама, собравшиеся поглазеть на казнь ведьмы из Стигии, постепенно расходились, но все равно приходилось проталкиваться сквозь толпу. Тут Конана и догнал прежде молчавший Мораддин.
– Эй, варвар, ты ничего не забыл?
– Забыл попрощаться с Рингой, – кивнул Конан. – Делать это как-то совсем не хочется… Набить морду паре ублюдков забыл, но с этим тоже можно обойтись. Прирезать Линдиссу, опять же…
– Еще? – железным голосом спросил потомок гномов. – Про мои камешки не запамятовал? Я же отдавал их тебе на хранение.
– О, Кром! – понурился варвар. – Слушай, ты извини, я их раньше проиграл в кости, но потом выкупил… Не все, правда.
Мораддин состроил физиономию, какая бывает только у собравшегося кого-то убить человека.
– Где камни?
Конан зашарил по поясу, нащупал новый мешочек на правом боку, достал его, развязал и…
– Это серый лотос, который ты украл, – ледяным тоном сказал Мораддин. – Успел-таки, мерзавец! Камни где?
– Потерял, – сокрушенно вздохнул варвар, так и не обнаружив кошеля с подаренными гномами самоцветами. – Наверное, во время боя в ущелье. Ты уж извини…
– Дуби-ина, – протянул Мораддин, испепеляя компаньона взглядом, но тут же неожиданно бодрым голосом воскликнул: – Ладно, забыли! Поехали из этого проклятого города, пока ты еще чего-нибудь не потерял! Голову, например…
Разговор Ринги, догнавшей буйную парочку возле выезда из города, и киммерийца закончился почти ничем. Рабирийка снова повторила, что сожалеет о невольно причиненных неприятностях, но ведь все это делалось в благо закона и короны, а варвар едва сдерживался от того, чтобы не разораться на бывшую подружку.