Торговцы грезами

Роббинс Гарольд

— После того, как была закончена первая картина, ты ведь не хотел, чтоб она оставалась в кино?

Он открыто посмотрел на нее.

— Но только это не для печати, — предупредил он.

— Не для печати, — уверила она его.

— Честно говоря, я не хотел, чтобы она снималась, но когда я увидел этот фильм, то понял, что выхода у меня нет, — сказал он, надеясь, что Мариан сдержит свое слово.

— Так я и думала, — сказала она, кивая головой, довольная собой. — Наверное, нелегко быть женатым на одной из самых красивых и обожаемых женщин и жить от нее в трех

тысячах миль?

— Ну, это все не так уж и плохо, — быстро сказал он. — Мы оба прекрасно понимаем, что нас разделяет работа, и стараемся видеться как можно чаще. Я приезжаю сюда четыре раза в год, и она старается бывать в Нью-Йорке как можно чаще.

Наклонившись, Мариан потрепала его по щеке.

— Джонни, ты такой понимающий муж! Иногда мне становится тебя просто жалко.

Он вопросительно посмотрел на нее. Что это она имела в виду? Когда он последний раз был на студии, ему тоже показалось, что он встречает сочувственные взгляды. Почему бы не сказать все в открытую?

— Не надо меня жалеть, — сказал он сухо. — Мы действительно очень счастливы и, несмотря на расстояние, которое нас разделяет, близки друг другу.

— Конечно, Джонни, конечно, — быстро сказала она. Слишком быстро. Затем, посмотрев в сторону, вскрикнула: — О! Там Дуг и Мери! Мне просто необходимо с ними поговорить. Извини. Пока!

Он ободряюще улыбнулся. Выжав из него все необходимое, она отправилась на поиски новой жертвы.

— Конечно, — сказал он, вставая вместе с ней.

На секунду Мариан задержалась. Когда она посмотрела на него, ее лицо было серьезным.

— Ты мне нравишься, Джонни, — внезапно сказала она. — Ты очень честный парень.

Его удивили ее слова и неожиданная перемена тона.

— Спасибо, Мариан, — сказал он. — Но почему…

Она не дала ему закончить вопрос.

— Здесь все так забавно, Джонни, — сказала она, обводя рукой комнату. — Мы здесь живем как в аквариуме. Я-то знаю это лучше других, так как сама приложила к этому руку. Еще я знаю, что здесь очень много говорится того, что не соответствует действительности, хотя это и может причинить другим боль.

Джонни задумчиво посмотрел на нее.

— Я знаю это, Мариан, — тихо сказал он.

На ее лице отразилось облегчение. Она взяла его за руку.

— Я рада, что ты понял меня, Джонни, — сказала она. — Потому что не хотела бы, чтобы ты страдал без причины. Не думаю, что тебе стоит серьезно прислушиваться к тому, что здесь говорится или пишется в газетах. Не верь ничему, пока не увидишь все сам, своими глазами. Здесь очень много всяких ничтожеств, которые завидуют твоему счастью и не преминут воспользоваться любой возможностью, чтобы разрушить его. — Сказав это, она упорхнула.

Он смотрел, как она семенящим шагом шла в другой конец комнаты. Странно у них закончился разговор. Интересно, что она имела в виду? Он не знал никого, кто бы хотел причинить ему боль. Повернувшись, он увидел, что Далси и Уоррен входят в комнату с веранды. И вдруг он все понял.

Так вот насчет чего Мариан хотела предупредить его! Далси смеялась. Она выглядела юной и счастливой. Ее головокружительный

успех, должно быть, кое-кому не нравился. Мариан хотела сказать ему, что всякие мелкие людишки не преминут использовать любую возможность оклеветать Далси, чтобы причинить ему боль. Уверенно улыбнувшись, он начал протискиваться через толпу к ней. Ну, пускай только попробуют! Уж он-то разберется, чему верить, а чему не верить.

2

Питер открыл дверь, пропуская их вперед. После шума, царящего в доме, в его кабинете казалось особенно тихо. В камине горел огонь, бросавший на их лица красные отблески.

Питер запер дверь на ключ.

— Чтобы не побеспокоил кто-нибудь, — пояснил он, улыбаясь. — Эти вечеринки меня доконают! Как только подумаю о них, все внутри переворачивается.

— Как я тебя понимаю, — сказал Билли Борден. — Поэтому я так рад, что снова переезжаю в Нью-Йорк. Мне не по душе такая жизнь. Одно дело — снимать фильмы, но толкаться на разных приемах увольте. Иногда мне кажется, что мы рабы наших рекламных агентов, которые вечно пытаются нас поучать, как именно надо заниматься кинобизнесом.

— Это ваша точка зрения, — вмешался Сэм Шарп. — Но я думаю, без этого вам не обойтись. За этими дверьми находится, по меньшей мере, двадцать человек, зарабатывающих на хлеб, рассказывая миру все, что здесь происходит. Завтра в рубрике Мариан Эндрюс десять миллионов человек прочтут, что все заправилы кинобизнеса собрались у Питера Кесслера на прием в честь Уоррена Крейга, который как бы совершенно случайно снялся в картине вместе с Далси Уоррен. Это я говорю только про ее статью, а здесь таких писак не меньше двадцати. От таких новостей долларов на ваших счетах изрядно прибавится, а вы все жалуетесь.

— Тебе, конечно, не о чем беспокоиться, — возразил Питер. — Твои десять процентов тебе гарантированы. Знай только купоны стриги с клиентов! А ведь именно мы делаем карьеру кинозвездам. Да еще надо устроить так, чтобы на прием пришли нужные люди. Тут поневоле голова кругом поедет!

— Все равно игра стоит свеч, — продолжал настаивать Сэм. — Этим самым вы обеспечиваете себе зрительский сбор.

Покачав головой, Питер направился к бару. Достав оттуда бутылку и три стакана, он налил в них шнапс.

— Вот что нам надо, а не то пойло, которым потчуют гостей. — Он поднял стакан.

— L'chaim, [4] — произнес он.

— За удачу, — отозвался Сэм.

Они выпили. Питер уселся в кресло перед камином. Наклонившись, он со вздохом снял лакированные туфли. С трудом выпрямившись, указал гостям на кресла рядом.

— Боже, какое облегчение! Бедные мои ноги! Эстер заставила меня надеть новые туфли.

Борден сел напротив, Сэм плюхнулся в кресло, стоящее возле него. Некоторое время они молчали, погруженные в свои мысли.

4

Будем здоровы (идиш).