Торговцы грезами
Шрифт:
— Конечно, беря двенадцать процентов, — вставил Борден.
— Двенадцать процентов — это не так уж и много, если тебе больше негде взять деньги, — парировал Питер и хитро посмотрел на Бордена. — Сколько процентов акций ты себе оставляешь?
— Пять процентов, — ответил Борден.
Питер покачал головой.
— И ты не боишься неприятностей?
— Какие могут быть неприятности? — спросил Борден. И сам ответил на свой вопрос: — Никаких. Ты посмотри, что творится на фондовой бирже, — акции растут не по дням, а по часам. В стране бум, да, самый настоящий бум. К тому же ты ведь не знаешь этих людей, это настоящие джентльмены. С ними обо всем можно говорить в открытую, они не похожи на людей, которые работают в кинобизнесе. У них столько денег, что они могут позволить себе сказать и в открытую. Все, что они хотят, так это помочь нам.
— С каких это пор ты стал таким экспертом? Или ты их так хорошо знаешь?
Борден непринужденно засмеялся.
— Я их знаю прекрасно, — ответил он убежденно. — В прошлом году, когда я покупал дом на Лонг-Айленде, я очутился в их среде. Я был первым евреем, который купил дом в том районе, и сначала волновался, как они меня примут. Но все было просто прекрасно. Они приглашали меня к себе домой, в свои клубы, я чувствовал себя среди них, как среди родных. Они никогда не напоминали мне, что я еврей. — В его глазах светилась гордость.
Питер помрачнел.
— И поэтому у тебя такое высокое мнение о них? — Он поерзал в кресле. — Может быть, было бы и неплохо, если бы они напомнили тебе о твоем происхождении. Тогда бы ты не забыл, что раньше жил в неотапливаемой квартире, по которой бегают крысы.
Борден начал понемногу злиться.
— Я ничего не забываю, — пылко ответил он. — Я не дурак, чтобы обвинять их в моем еврейском происхождении. Самое главное, что они принимают меня за своего.
Питер видел, что Борден начинает злиться, но не удержался еще от одной шпильки.
— Может, в следующем году, — сказал он, улыбаясь, — твое имя появится в голубой книге.
Борден встал и посмотрел на Питера.
— А что в этом плохого? Это ведь Америка, здесь все возможно. Я не сноб. Если они захотят вписать мое имя в справочник «Who is Who», ну что ж, пожалуйста.
Питер уставился на него с отвисшей челюстью. Борден, видно, и в самом деле стремился попасть на страницы этого справочника. Он недоверчиво покачал головой. Вилли Борданов, торговавший с лотка на Ривингтон-стрит, — и в «Who is Who»! Он примирительно поднял руку.
— Не будь дураком, Вилли, — сказал он на идиш, — я ведь только добра тебе желаю. Будь осторожным, вот о чем я тебя прошу.
Борден успокоился.
— Не беспокойся, Питер, — ответил он, улыбаясь. — Я и так осторожен. Никто никогда не обведет вокруг пальца Билли Бордена.
Питер надел туфли и тяжело поднялся на ноги.
— Думаю, лучше вернуться, прежде чем Эстер начнет искать меня повсюду.
Сэм Шарп посмотрел на них. «Как они похожи!» — подумал он. Обоих судьба особо не жаловала. Но не только это делало их похожими. Несмотря на богатство, они все же чувствовали себя неуверенно. Видно было, что их всегда волнует вопрос, как к ним будут относиться из-за их еврейского происхождения. Может быть, поэтому они карабкались наверх изо всех сил.
Вместе с ними он медленно подошел к двери. Посмотрев на их лица, он увидел, что те вновь стали похожи на одинаковые маски: блестящие глаза, сжатые губы, слегка склоненная голова. На какую-то долю секунды ему стало слегка жаль их.
«Да, тяжело быть евреем, — подумал он. — Хорошо, что у меня другая национальность».
Уоррен стоял один с бокалом в руке, глядя, как к нему приближается какая-то женщина. Он смотрел на нее отсутствующим взглядом, хотя видел, что она хочет поговорить с ним, но в его голове упорно продолжали звучать слова, которые сказала ему Далси на веранде.
Он тогда попытался поцеловать ее, но она увернулась от его объятий и засмеялась.
— Эх ты! — сказала она насмешливо, поглядывая на него. — Неужели у тебя такая короткая память?
Он снова попытался обнять ее, и снова она увернулась. Она стояла, приподняв одну бровь, и в ее глазах светилась насмешка.
— Далси, — сказал он, — ты не знаешь, что такое быть без тебя. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать, не могу ничего делать. Почему, ты думаешь, я позвонил Джонни и сказал, что готов сниматься в его картине?
Она снова рассмеялась. Это был смех женщины, уверенной в себе. Она подошла к нему поближе. Он обнял ее за талию, чувствуя тепло ее тела через тонкое вечернее платье. Он был уверен, что она сейчас его поцелует, и, улыбнувшись, наклонился к ней.
Она молчала, пока он почти не прикоснулся к ней губами.
— Помнишь, что я сказала той ночью, когда мы виделись в последний раз? — Ее голос был таким тихим, что он едва расслышал.
Он снова улыбнулся.
— Ты была прекрасна. Я тебя никогда не видел такой прекрасной, — прошептал он. — И рассерженной. Я помню.
Она закрыла глаза, прижимаясь к нему. Он чувствовал, как в нем разгорается желание.
Он почти коснулся ее губ, когда она внезапно открыла глаза. Злоба, отразившаяся в них, напугала его.
— Я не шутила, когда говорила так, — сказала она холодно. — И сейчас не шучу. Кто угодно может взять меня, стоит лишь захотеть. Кто угодно, кроме тебя.
Руки его бессильно опустились, по телу пробежала дрожь. Он уставился на нее.
Вдруг она ласково улыбнулась и взяла его за руку.
— Может, присоединимся к остальным, Уоррен? — сказала она как ни в чем не бывало.
Ошеломленный, он вернулся в комнату вместе с ней. Но он был слишком хорошим актером, чтобы показать свою растерянность. Переступив порог и поймав на себе взгляды присутствующих, он вновь принял веселый и безмятежный вид.
— Мистер Крейг, — обратилась к нему женщина, — я просто сгораю от желания познакомиться с вами, но мне никак не удавалось остаться с вами наедине. Мне так хотелось с вами поговорить.