Торговцы жизнью
Шрифт:
К тому моменту, когда они слепили из глины рукопожатие почти в натуральную величину, причем ладонь викрама делали по рисункам Ростика, который провел не один час, стараясь, чтобы она получилась как можно более похожей, когда сделали точную стеариновую копию и когда наконец из алюминия отлили символ дружбы, все только и говорили, что викрамы то, викрамы се… Словно каждый их видел десятки раз на дню, и даже в некоторых случаях успел переброситься парой анекдотов.
В этом, в самом деле, была какая-то тайна. Не раз и не два стражники на молу и в башнях у входа в гавань докладывали, что видели странные всплески. К тому же никто еще не забыл –
Как только изделие было закончено, Ким вылетел на поиски викрамов. Ростик хотел было отправиться с ним, но именно в то утро у него так разболелась голова, что пришлось остаться, тем более что Дондик припугнул: мол, если разболеешься, отправлю в Боловск, в лазарет. Пришлось остаться в Одессе, якобы на долечивании, хотя, может быть, и в самом деле выздоравливать после полученной контузии. Вечером, когда Ким вернулся, то бодренько доложил, что он без труда встретил у берега пернатых довольно значительный «косяк ихтиандров» и так же без проблем выкинул им символ. Теперь оставалось только ждать.
Люди и ждали, день, два, три… Но ничего не происходило, только море блестело. Только разговоров, что ничего из Ростиковой затеи не выйдет, становилось все больше. Только Рымолов улетел после своей инспекции откровенно недовольным, да Дондик что-то зачастил к субмарине, словно все-таки получил распоряжение готовить ее. А это значило, что после определенного срока ее, если ничего не случится, пустят в дело. Снова, и на этот раз – до победного конца.
И вдруг, когда напряжение стало настолько ощутимым, что за одним столом с Ростиком по вечерам уже и ужинать садились только старые друзья, ему все стало понятно. Произошло это, как всегда, с сильнейшим приступом тошноты, боли и на этот раз с затемнением сознания… Но когда он пришел в себя, то с отчетливостью, испугавшей его самого – хотя к этому давно следовало бы уже привыкнуть, – понял, что хотел ему тогда пояснить Винторук. И что на самом деле, кажется, он Ростику все-таки сказал, хотя смысл слов каким-то образом проявился не сразу.
Ростик поднялся, осмотрелся, все еще слегка покачиваясь после перенесенного приступа. В столовой стоял веселый гам, это вернулись ребята, которые работали за городом. Где-то в полутемном уголке чинно ужинали женатики, их в Одессе становилось все больше. Капитан Дондик только что свалил грязную посуду в общую кучу и направлялся к выходу, кажется, хотел обойти посты. Он в последнее время все больше влезал в мелочи городской жизни, словно собирался обосноваться тут совсем.
Ростик догнал его и осторожно взял за рукав выцветшей гимнастерки. Капитан обернулся.
– Я понял, что нужно делать. Не скульптурки лепить, а людей посылать. Разумеется, в аквалангах. – Он подумал и поправился:
– Нет, не людей, а одного человека. Меня.
Капитан все понял, он внимательно посмотрел своими серо-голубыми славянскими глазами на Ростика и медленно, устало улыбнулся:
– Это ты решил свою идею спасать или?..
– Или, капитан. Именно – или. Только что я понял, что эти местные викрамы – очень мирный, оседлый, изрядно трудолюбивый народец. Они пойдут на любую торговлю, если это обеспечит им отсутствие военных проблем. Вот если бы
– Умеют штурмовать города?
– Я не знаю, что и как они делают, но морских городов тут не много. И именно по причине океанических викрамов… Мы не о том говорим, капитан. Наши, заливные, викрамы – совсем другое дело. Их нельзя обижать, они нам еще пригодятся. Они, собственно, единственный буфер между нами и теми.
Вдруг Ростик понял, что они уже не стоят в дверях столовой, что капитан как-то очень незаметно привел его к столу, за которым обычно ужинал, усадил на скамью и что его слушают теперь почти все, кто оказался рядом. И Ким с Пестелем тоже.
– Как ты это узнал?
Ростик мог только слабо улыбнуться. Но этого, благодаря всем прочим его «пророчествам», хватило. И даже с избытком. Чем больше народу в столовой понимало, что произошло, чему они только что стали невольными свидетелями, тем вернее в огромном зале воцарялась тишина. Но Ростик ее почти не ощущал, он хотел донести до капитана самое главное.
– Летать и подглядывать за ними – не следует. Нужно изготовить плот, который невозможно утопить, посадим туда пяток ребят, и я опушусь там, где Ким сбросил эти бессмысленные руки. Нет. – Ростик подумал и уже на послеэффекте вдруг сообразил, как все с этими руками получилось. – Не вполне бессмысленными, потому что викрамы поняли дело так, что мы назначили встречу именно на этом месте. И ждут там, ждут…
– Не пущу, – вдруг с отчетливостью тревожного выстрела проговорил Ким. – Ты нам тут еще понадобишься. Была бы моя воля, я бы тебя вообще дальше Боловска…
– Другого выхода нет, капитан, – веско, очень веско произнес Ростик. – Дело в том, что… В общем, никто другой не поймет того, что пойму я. Не знаю почему, не могу объяснить, но идти нужно мне.
– И мне, – вдруг встал Пестель. Он повернулся к Ростику:
– Ты все время не высидишь, я, когда они появятся, тут же за тобой сбегаю, а ты с ними уже разговаривай сколько хочешь.
– Ну, на таких условиях и я могу под водой подежурить, – отозвался своим спокойным баском старшина Квадратный. Оказалось, он тоже прибыл на ужин, только его почему-то не сразу заметили.
– Нет, это очень опасно, – возразил Ростик. – Кроме шуток.
– Им опасно, а тебе? – спросил Ким. На лбу у него от волнения сложилась странная косая морщина, раньше ее никогда не было.
Дондик вдруг хмыкнул:
– Ну, если он в море, кишащее акулами прыгает, ему и сидеть. Хотя лучше бы сидеть по очереди.
– Верно, – отозвался Квадратный, – а к кому первому красотка приплывет, тот и герой.
– Тут дело не в том, что следует дежурить, – отозвался Ростик очень тихо, так, что едва сам себя слышал. – Стоит кому-то там появиться, они нас заметят. Важно, чтобы они подошли… Да, важно, чтобы подплыли.
29
Солнце пекло так, что даже ко всему привыкший Квадратный почти все время свешивался с края плота головой вниз. Разумеется, по аналогии с «Верными друзьями», это называлось «мокаться». Эдик нервничал, причем так заметно, что его хотелось каким-нибудь образом отослать назад, в город. А вот Пестель, которого собирались одно время оставить на берегу, настоял на своем участии и вел себя спокойно, даже лениво, лишь иногда крутил ручку рации с азартом, достойным лучшего применения.