Торлон. Война разгорается. Трилогия

Шатилов Кирилл Алексеевич

Ильда блаженно потянулась и легла на живот. Сартан воспринял это как приглашение продолжить, однако сил для новой атаки у него уже не оставалось, а потому он уткнулся ей в спину носом и стал покусывать тонкую кожу вдоль позвоночника.

— Очень приятно, — промурлыкала Ильда. — Где ты этому научился?

— Чему именно?

— Доставлять удовольствие.

— Этому разве нужно учиться?

— Большинство мужчин стремится удовольствие получить, но не дать.

— Тебе виднее.

Он всегда догадывался о том, что кроме него и мужа у нее немало других поклонников, но никогда не выказывал ревности. «Вероятно, сам не промах», — думала она, перекатываясь на спину. Он смотрел на нее со знакомым выражением мальчишеского интереса

на лице. Ей захотелось поговорить.

— Послушай, а почему этот лекарь, этот Мунго, такой странный. Я имею в виду его внешность. Он ведь непохож на обычного вабона. Такой приплюснутый нос, волосы странно вьются, кожа темная какая-то…

— А ты знаешь, кто был его предком? — Сартан водил по ее напряженному животу ногтем. — Тебе что-то говорит имя Мали?

— Кажется, это один из легендарных героев.

— Да. Некоторые строители даже исповедуют его Культ. Он появился в здешних местах неизвестно откуда, никогда, говорят, не мылся, черты лица имел, как ты выразилась, приплюснутые, волосы курчавые и тому подобное. Еще он считался силачом и отменным борцом. Вот откуда взялся наш Мунго.

Ильда закинула руки за голову и невольно представила на месте Сартана этого могучего лекаря. Едва ли тот дал бы ей передышку.

— Мне теперь точно пора, — спохватилась она, садясь и отстраняя руку юноши. — Представь, если нас тут обнаружат.

— Не обнаружат. Я ведь запер дверь изнутри.

— Тем хуже. — Она уже прыгала рядом с кроватью на одной ноге, пролезая в узкие юбки. — Тут все так замечательно! Я с удовольствием заглянула бы сюда еще. В другой раз.

— Верни мне силфур.

— Что?

— Ты не наработала на два. Верни мне один.

Она рассмеялась, однако он не шутил. Если это была игра, то довольно жестокая с его стороны и унизительная. Ильда бросила на постель обе монеты.

— Держи. Тебе они нужнее.

— Один можешь взять. Мне тоже понравилось.

— Да уж зачем же? Купишь себе еще кого-нибудь.

— Эй, — окликнул он ее у самой двери, — ты обиделась, что ли?

Ильда не ответила, подняла щеколду, навалилась на дверь всем телом и в последний момент вспомнила про корзину из-под белья. Хороша бы она была, оставив ее здесь.

Прачки не успели ее хватиться. Все увлеченно обсуждали случившееся с главным писарем, так что сбивчивый рассказ невольной свидетельницы пришелся ко двору. Склонившиеся над тазами собеседницы пребывали в полной уверенности, что несчастный отдал концы. Зашедший их проведать, а заодно поправить один из столов плотник рассказал, что, по его сведениям, писарь уже очухался и что Мунго быстро поставит его на ноги.

— А Ильда вот наша видела, как тот нажал ему на шею и старичок окочурился.

— Не окочурился, глупые вы головы, а заснул! — Плотник отложил молоток и почесал пальцем у себя за ухом. — Вот тут вроде место есть, на которое, если правильно надавить, можно любого спать заставить. Мунго это для того специально сделал, чтобы Скелли от мук не помер. Спас он его, а не убил.

Все попробовали найти у себя заветную точку, однако никто так и не заснул. Закончились разговоры на эту тему, как водится, дружным смехом и приглашением раскрасневшемуся плотнику проверить свои догадки тем же вечером — с каждой прачкой по отдельности.

Плотник не преминул поделиться этой многообещающей шуткой с сотоварищами. Те в свою очередь припомнили, с кем из прачек им приходилось иметь дело, и все сошлись на том, что неплохо было бы уточнить, что там скрывается под юбками у новенькой по имени Ильда. Возражения насчет ее замужества были встречены улюлюканьем и призывом к охотникам не ходить далеко за лосями, а украсить стены замка многочисленными рогами посыльного Арли. Который в это самое время, как и предполагал Сартан, томился без дела в холодной сторожке при въезде в обширное поместье Томлина, ожидая, когда кто-нибудь из прислуги принесет ему ответ хозяина на доставленное из замка письмо. Он думал о молодой жене,

о том, как ему повезло в жизни, и о том, что на обратном пути обязательно нужно заехать к заболевшему брату, обитавшему, правда, по ту сторону Стреляных стен, но крюк отсюда получится небольшой, и уж точно это не повод, чтобы не видеться с ним второй день кряду. Последнее время брат оказывался прикованным к постели все чаще, а это ничего хорошего не сулило. В прошлый раз его подкосила простуда с сильнейшем кашлем, в этот, похоже, отравление. Брат сделался желтым вплоть до белков глаз и жаловался на слабость во всем теле. Семья у него была большая, заботливая, однако Арли считал, что его участие никогда не окажется лишним.

— Вот, доставь это, — сказал заглянувший в сторожку прислужник с кривым, явно перебитым в драке носом и протянул посыльному свиток, аккуратно обвязанный тесемкой и скрепленный сургучной печатью. — Только учти, велено передать лично в руки.

Арли кивнул, хотя едва ли ему представится такая возможность — отдать лично в руки. Письма он обычно получал от таких же прислужников, а уж кто их писал — одному тэвилу известно. Да и не больно-то охота знать.

Он поблагодарил сторожа за кружку горячего отвара, которым тот по доброте душевной его угостил, забрался в седло и, придерживая рукой великую ему шапку, пустил коня во весь опор.

Сторож долго еще глядел ему вслед, качая седой головой, но потом очнулся от недобрых мыслей, сощурился на пробившееся сквозь тучи солнце и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вылезай.

Сваленные в дальнем углу сторожки мешки зашевелились, один опрокинулся, и на свет появился невысокого роста человек с огненно-рыжей патлатой шевелюрой и грубо подрезанной бородой. Сев на поваленный мешок, он стал усиленно чесаться и жмуриться от удовольствия. Сторож с отвращением покосился на него и залпом допил свою кружку. Сейчас ему больше всего на свете хотелось оказаться в седле такого же проворного коня, как у того посыльного, и мчать где-нибудь по снежной степи, навстречу ветру, подальше отсюда, от этой опостылевшей сторожки, от этого наглого дикаря, от проклятого поместья, которое давно просится, чтобы его не сторожили, а сожгли дотла, от погрязшего во лжи замка и от бедного, раздираемого злыми людьми Вайла’туна, который когда-то назывался красивым именем Живград.

Подвиг

— Ты бы хоть, как нормальные люди, шапку иногда надевал, — буркнул сторож, на всякий случай проверяя, не идет ли больше кто от хозяйских домов. — С таким костром на голове, братец, тебя слишком издаля видать. Мне лишние занозы в заднице не нужны.

Буркнул он это на том языке, которому его учила еще старая бабка, а потом и мать с отцом. На языке, который, по их словам, должны были понимать все — чуть ли не звери в лесу. Поначалу он не задавался лишними вопросами и послушно запоминал странноватые, хотя и почему-то изначально как будто уже знакомые слова. Со временем и в самом деле выяснилось, что он может понимать если не всех лесных жителей, то уж, во всяком случае, самых опасных обитателей Пограничья — шеважа. Ахим, как звали сторожа, впоследствии почерпнул от своей ближайшей родни не только знания о некогда общем языке, но и много других удивительных сведений об окружающем мире и его истинных порядках, сведений, которые на старости лет сделали Ахима тем, кем он стал. Нет, не жалким сторожем в роскошном поместье самого богатого жителя Вайла’туна. И не добродушным дедом пяти славных внуков и одной непоседливой внучки, которые вместе со своими родителями, его сыновьями и дочерьми, благоразумно расселились вдали от замка и всяких там Стреляных стен, обителей проклятых матерей, рынков, воровских гафолов, жадных фра’ниманов и тупых виггеров. Ахим стал тем, к чему, как выяснилось, его со всем тщанием готовили с самого рождения…