Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
Воспользовавшись молчанием Каса, Хейзит подался вперед и вытянул между обоими собеседниками руку со второй булкой.
— Угощайтесь.
— Эвона какой щедрый нашелся! — Тангай только сейчас удостоил соседа взглядом, и Хейзит заметил во влажных глазах старика интерес, тщательно скрываемый за деланым равнодушием. — Э, да не ты ли наш гончар главный! А я тебя и не приметил. — Он первым взял угощение, подумал, разломил и отдал меньшую половину Касу. — Куда путь держишь?
— Вперед. А вы?
— А и мы вперед, — прищурился Тангай, жуя хлеб и изучая нового собеседника. Неизвестно, к каким выводам он пришел,
— Так это вы для Локлана делали этот, как его…
— …плот?
— Да, точно.
— Нет, не мы.
— То есть?!
— А вот то и есть.
— Откуда тогда слово «плот» знаете?
— Кас, ты такое диковинное слово знаешь?
— Не-а…
— И я не знаю.
— Не думал, что дровосеки такие хитрецы и мастера придуриваться, — съязвил Хейзит. — Велла, у тебя еще хлефа есть?
— Нет.
— Даже если бы была, не давай им больше.
Тангай расхохотался. Кас последовал было его примеру, но закашлялся.
— Почему ты думаешь, что это твоего ума дело, приятель?
— Потому что, вита Тангай, на том неизвестном вам плоту уплыли мои хорошие друзья. И я о них беспокоюсь.
— Напрасно.
— Почему?
— Потому что штуковина, как бы она там ни называлась, получилась на славу. Скажи, Кас. Я бы сам поплыл, да кто ж меня нынче возьмет. А, красавица? — Это уже относилось к Велле, которая с любопытством наблюдала за их странным разговором со своего места. — За булку благодарствую. Если бы не мужик твой, уж я бы проверил, какие у тебя там еще булочки есть! Да не бойся, я ласковый.
— А я тебя, старого, и не боюсь, — в тон ему ответила Велла, косясь на покрасневшего уже явно не от холода Хейзита. — Если не мой брат, так другой кто-нибудь тебе голову с плеч снесет. Помяни мое слово. — И она нежно улыбнулась.
Тангай поперхнулся. Кас продолжал сидеть к спутникам напряженной спиной и делать вид, что увлечен неразличимой за снегом дорогой.
— А если хлефы мои понравились, так заходи к нам в гости, — как ни в чем не бывало продолжала Велла. — Таверну «У старого замка» знаешь?
— Слыхал…
— Ну вот и приглашаю на огонек.
Тангай задумался, переводя взгляд с брата на сестру.
— А случаем работенки у вас для дровосека вроде меня не найдется? Я и дровосечить, и плотничать умею. Что, нет?
— Расскажи, как плот на Бехему спускали, — вместо ответа попросил Хейзит. — Локлана видели?
— Не, самого не видели, — буркнул Тангай, делая вид, будто не чувствует острый локоть Каса. — Мы как все закончили и плот на воду положили, нас сразу по домам распустили. Молчать велели. Это мы потом сообразили, для кого все делалось.
— Не ври.
— Чего?
— Не ври, говорю. — Хейзит смотрел на старика прямо, не моргая и не обращая внимания на падающий на ресницы снег. — Не могли вас раньше времени отпустить. Вы бы тревогу подняли. Значит, Локлана и тех, кто был с ним, наверняка дождались, а может, еще и от берега отталкивать плот помогали. Так было?
— Выходит, что так, — сразу же сдался дровосек. — Ты это узнать хотел?
— А еще такой плот сделать сможете, если понадобится?
— Да нехитрая это в общем-то затея… Только тебе-то зачем? Следом поплывешь, что ли? Напрасно, приятель. Поживи еще. — Тангай
Это он произнес приглушенным голосом, будто только сейчас вспомнив, что впереди сидит занятый своим делом возница. Топор в его рукавицах замер и лег поперек коленей.
— Еще не решил, — честно признался Хейзит. — Да, похоже, все к тому идет. Мне показалось, ты тоже это понимаешь, хоть и дурачка из себя пытаешься строить. Куда нас сейчас везут? Кто знает?
— Это ты правильно подметил, — кивнул дровосек и похлопал по спине Каса. — Передвигайся-ка сюда. Разговор намечается. Не дрейфь, старина, тут, похоже, все свои.
Велла прижалась боком к брату и стала слушать, о чем ведут речь эти трое, столь непохожие друг на друга, но близкие, как оказалось, по духу.
Хейзит откровенно признался в том, что боится быть схваченным сразу же по приезде в Вайла’тун.
— Если нас повезут прямиком в замок, тут вообще к гадалке не ходи: всех там запрут.
— Зачем это? — искренне не понял Кас.
— Чтобы понадежнее нас от врагов спасти, — вздохнул Тангай. — Упрячут сразу же где-нибудь поближе к Квалу. Котелок не варит, так помалкивай лучше да слушай! Если Ракли и в самом деле уже сцапали, дело дрянь. Я его никогда, в отличие от жены моей покойной, за великого военачальника не держал, но при нем хоть люд простой, вроде нас, не обманывали. А сейчас тэвил знает что творится, как я погляжу. Кстати, Хейзит, а ты не знаешь, правда ли, что какой-то чужеземец доспехи Дули нашел и Ракли отдал?
— Знаю. Правда. Ты этого чужеземца, кстати, мог видеть. Он с Локланом вместе уплыл.
— Здорово!
— В смысле?
— Ну, что доспехи эти нашлись. Мне еще дед говаривал, что, когда доспехи Дули отыщутся, дух его беспокойный утихомирится и вабоны наконец по-людски заживут.
— Видать, большим выдумщиком был твой дед, — заметил Кас.
— Это ты зря, — не обиделся Тангай и подмигнул Велле. — Он мне в свое время много чего напредрекал. Все почти сбылось. И с женитьбой, и с детям и, да и вообще…
— Так у тебя ж детей, вроде, отродясь не было.
— Вот он и говорил, что не будет. И что жена раньше меня в могилу сойдет. И что моим лучшим другом топор станет…
— А я? — насупился Кас.
— Я же сказал: «Почти все сбылось». Разумеется, мой лучший друг не топор. — И Тангай снова подмигнул Велле.
Та перевела улыбающийся взгляд на небо и на глазах изменилась в лице.
— А вот про это он вам ничего не говорил?
Она указала на световое пятно, которое уже с интересом разглядывал Хейзит. Пятно было огненного цвета и напоминало больше всего факел в тумане. С той лишь разницей, что факел этот летел сейчас высоко-высоко, со скоростью стрелы, но не снижаясь, и был на самом деле ярче любого факела, поскольку свет его легко пробивался к ним через снежную пелену. Ни свист, ни жужжание его полет не сопровождали. Стремительно промчавшись наперерез каравану слева направо, пятно как вкопанное остановилось, словно задумалось, мигнуло и так же беззвучно упорхнуло уже теперь вдоль задравших головы людей и испуганно фыркающих лошадей куда-то назад, в направлении покинутого карьера. Воцарилось гробовое молчание.