Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
— Я — Олета, — хихикнула голубоглазка. — А это — Тайра. Нас послали за тобой. Вставай.
— А я… меня зовут Пенни.
Подружки переглянулись и прыснули. Ей это совсем не понравилось, однако не затевать же ссору, не успев даже толком познакомиться. Поэтому она улыбнулась им в ответ, выбралась из объятий постели и стала поспешно одеваться в успевшие как следует просохнуть возле печи вещи. Замечая, что девочки продолжают украдкой наблюдать за ней и явно подсмеиваются, Пенни решила не оставаться у них в долгу.
— Это вы вчера ночью бегали по снегу и обливались водой? — с безразличным видом поинтересовалась она, наблюдая за реакцией через отражение в зеркале на стене, перед которым остановилась, чтобы расчесаться, благо деревянный гребешок лежал здесь же, на низенькой полке.
— Ну уж нет, — всплеснула руками Тайра, перестав улыбаться, но лишь затем, чтобы закатить глаза и надуть щеки, будто вот-вот лопнет.
— Это ты про гардиан, что ли? — вскинула черные кудри Олета. — Нет, спаси и сохрани! Меня ночью и в шубе-то на мороз не выгонишь. А ты их вчера видела, Тайра?
— Нет, но это точно были гардианы. Больше некому. Самоубийцы.
— Кто такие гардианы? — Пенни отвернулась от зеркала и смерила новых подружек ничего не выражающим взглядом, который успела отработать еще дома, готовясь к встрече с Брианом.
— Ты не знаешь? — искренне удивилась Олета. — Ах, ну да, ты ведь только вчера к нам приехала…
— …прискакала, — зачем-то поправила ее Пенни.
— Они будут нашими охранницами. Поэтому им нужно учиться терпеть лишения и неудобства. Мой тебе совет на будущее: не обращай на них внимания. С ними так специально обходятся. Их отобрали из простых семей. Я слышала, там есть даже дочери фолдитов. Представляешь!
— Представляю, — хмыкнула Пенни. — А вы, значит, из эделей?
— А ты разве нет?
Вопрос застал ее врасплох. От неловкости и необходимости врать выручило появление на пороге служанки. Вчерашняя Дилис от сегодняшней отличалась только тем, что сегодняшняя была настроена не так миролюбиво.
— Я вас за чем посылала? — поинтересовалась она у глазастых подружек. — Болтать? Это последнее из искусств, которым вам предстоит овладеть. Но для этого вам сперва нужно от него отучиться. Почему Пенни еще не одета?
— Спросите у нее, — негромко ответила Олета.
— Что?
— Мы ее разбудили…
— Я вас посылала ее разбудить, одеть и отвести к Матери. Познакомиться еще успеете.
— Она уже оделась, — решила защищаться до конца Олета и ткнула пальчиком в притихшую Пенни, которую, оказывается, должны не только мыть, но и почему-то одевать.
— Оделась? — переспросила Дилис. — Оделась, я спрашиваю?
— Да…
— Это не называется «оделась»! Где вещи, которые я вам дала?
— Вон.
Все проследили за изящным пируэтом все того же пальчика и увидели, что на полу аккуратной кучкой лежит одежда, точь-в-точь похожая на одежду подружек: шубка, поясок, сапожки и даже — о чудо! — вязаные штанишки. Специального приглашения Пенни не потребовалось. Она торопливо стянула с себя свои неуклюжие шкуры и с замирающим сердцем облачилась в замечательные обновки. Все пришлось впору, кроме разве что сапожек, которые оказались чуть-чуть ей великоваты. Одна из наблюдавших за этим превращением одобрительно кивнула, две другие выразительно подняли левые бровки. Пенни ничего этого не замечала, увлеченная своим похорошевшим отражением в зеркале.
— Я готова, — радостно повернулась она на месте, гордая еще и тем, что теперь-то уж точно никто не заподозрит в ней дочь фолдита. — Можем идти?
Дилис снова кивнула и сделала знак приунывшим подружкам, чтобы те шли впереди.
Улица встретила ее ярким солнечным светом, слепящим снегом, вкусно хрустящим под сапожками, и манящими запахами с невидимой кухни. Оставшийся позади сарайчик, приютивший ее на ночь, оказался почти прижатым к высоченной стене из бруса. Задрав голову, Пенни увидела прогуливающихся по деревянному настилу двух, вероятно, девушек, правда, в мужских меховых шапках и вооруженных луками. Ей вспомнились слова Олеты про гардиан. Так вот зачем они нужны! Только разве стоит ради этого специально простужаться?..
Снаружи, когда они вчера ночью подъезжали к воротам, Обитель представлялась Пенни большой, но отнюдь не такой огромной, какой она оказалась изнутри: избам, между которыми они сейчас плутали, не было числа, они поражали размерами и многообразием резьбы на наличниках, крыльцах и карнизах; возвышающиеся за ними, где-то там, в центре, терема с острыми крышами приковывали взгляд богатством красок, покрывавших каждую дощечку и создававших ощущение пестрого хоровода; а обступавшие все эти жилые постройки невзрачные с виду, но высоченные и могучие башни, соединенные между собой внешними стенами Обители, одновременно довлели над всем пространством и защищали его.
«Неужели я тоже тут буду жить?» — подумалось Пенни, и от этой мысли ей стало неловко и боязно. Она лишь однажды, еще в детстве, ездила с бабушкой в Малый Вайла’тун, который тоже окружали стены, однако тогдашние ее впечатления не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывала она теперь, оказавшись в буквальном смысле по другую сторону тайны. Тайна была вокруг и не спешила открываться. Кто знает, что требуется от забредших сюда, чтобы проникнуть в нее? И сможет ли она соответствовать тому призванию, которое тетушка Корлис увидела в ней?
Они шли и шли, а лабиринт закоулков все не кончался. Ночью эта дорога показалась Пенни гораздо короче и прямее. Если, конечно, это была та же самая дорога… Правильность ее сомнений обнаружилась, когда они, словно обойдя всю Обитель вокруг несколько раз, вышли наконец на некое подобие площади. Площадь находилась явно в центре, потому что посреди нее высились четыре терема. Они стояли крыльцами друг к другу, словно кумушки, собравшиеся переговорить о чем-то важном. К прохожим они были обращены высоченными задними стенами, сложенными из крашеных бревен. Ближайший к Пенни терем имел стены черного цвета, соседний с ним — зеленого, третий — белого, а самый дальний, едва просматривающийся между остальными, — синего. Эти четыре цвета участвовали и в раскраске орнаментов. Так, наличники на окнах черного терема были зелеными, столбы крыльца белыми, а крутые скаты крыши — всех трех цветов с преобладанием синего. За счет такой смешанности ни один из теремов не производил ни гнетущего, ни, напротив, радостного впечатления.