Торт от надоедливого соседа
Шрифт:
– Повторим, как вчера? – услышала легкую хрипотцу.
Я положила свою ладошку на его широкую ладонь, он дернул меня к себе, и мы стали жарко целоваться.
– Не помнит он, – все-таки слегка оттаскала его за уши.
– Василечек, у тебя суп на плите не варится? – деловито выдал Олег.
– Нет, я его выключила.
– А утюг не включен, машинка не стирает?
– Нет, а что? – опять эти чертенята в голубых глазах.
– А ключи от квартиры где?
– Вон на гвоздике висят.
– В карман клади.
– А зачем? – едва слышно спросила я.
–
– Ой! – взвизгнула я. – А зачем?
– Я гляжу, это твой любимый вопрос. Диван здесь крохотный, для гномов, а я у тебя совсем не гном. Так что ко мне.
И понес добычу в берлогу.
В своей прихожей Олег бережно поставил меня на ноги, и мы снова начали целоваться. Вот тут я и узнала, что в его понимании «лапать». Да, если бы он так меня приобнял позавчера, точно бы по морде схлопотал. Но теперь Олег был моим парнем по-настоящему, а не на показ, и я таяла в его горячих руках, и вырываться совсем не хотелось. В какой-то момент мы все же потеряли равновесие. Чувствуя, что падаю, я схватилась за что-то рукой, это оказалась куртка Олега, мирно висевшая на вешалке. Вместе с курткой, срываясь со стены, к нашим ногам упала и сама полка с крючками.
– Упс! – виновато посмотрела я на Олежика.
– И то верно, нечего в коридоре жаться, когда есть большой диван.
И опять я полетела по воздуху.
С тем, другим, мне никак не удавалось перебороть стыдливость, расслабиться, это липкое чувство пересиливало все – страсть, желание, любопытство. Может, со временем я бы и преодолела себя, но ждать он не стал, ушел по-английски.
С Олегом все по-другому: голова легкая, дыхание перехватывает, тело отвечает на чужой порыв. Я и робкая, и отчаянно смелая, скромная и страстная. Словно лечу на санках по крутому склону, и не страшно, потому что знаю, крепкие руки обязательно подхватят. А злые голоса где-то в подсознании нашептывают: «Меньше недели знакомы, а все ему позволила, решит, что доступная и бросит»; «Он уже понял, что ты неопытная, наскучишь ему быстро»; «А ты заметила, что у него резинки-то не было. Знаешь, чем это может закончиться? Что ты там про коляску пела?» Но все эти причитания разбивались о мою любовь. Да, кажется, я уже влюбилась по самые уши. А он?
Я лежала на груди Олега и слушала, прижав ухо, как ритмично бьется его сердце: тук, тук, тук. Сочувственно спросила:
– Тяжело? Может, я рядом лягу?
– Нет! – Олег поспешно прижал к себе. – Лежи так, мне хорошо. Надо позвонить твоим хозяевам, что ты с квартиры съезжаешь. Вечером вещи начнем перетаскивать.
– Каким хозяевам? – не поняла я.
– Ну, у которых ты квартиру снимаешь. Чего деньги зря выбрасывать, здесь места хватит. Вон там в углу твой шкаф можно поставить, я уже замерял, влезет.
– Когда замерял?
– Позавчера, как ты у меня на коленях посидела.
– Как оказывается опасно на твоих коленях сидеть, из своей собственной квартиры вытолкают.
– Какой собственной? – Олег скинул меня на диван, теперь он сурово возвышался надо мной.
– Ну, я тебе тогда соврала. Это моя квартира, мне ее папа подарил.
– Я надеюсь, хоть папа не миллионер? – обиженно буркнул Олег.
– Нет, просто папа.
– Тогда общей дверью тамбур перегородим. Будет двушка.
– Не слишком ли быстро все, ты меня плохо знаешь? – спросила и замерла. Что ответит?
– Много соли есть вредно, если каждый день буду по солонке съедать, долго не протяну, – с очень серьезным лицом ответил Олег. – А ты без солонки не пускаешь.
Мы рассмеялись, он опять уложил меня к себе на грудь, поцеловал в макушку. Вот сейчас нужно спросить самое заветное, что кружится и кружится на языке.
– Олег… – и замолчала.
– Аюшки? Чего заволновалась?
Сейчас самый удобный момент, спрашивай, дуреха, чего мнешься?
– Я у тебя кое-что спросить хочу. Ты не мог бы мне честно ответить, для меня это очень важно?
– Сколько у меня баб до тебя было? – напрягся Олег.
– Сдались мне твои бабы, только попробуй мне что-то подобное рассказать, тапка вон в уголке валяется.
– Ревнивица моя, – он еще крепче обнял меня, – о чем тогда?
– Скажи, а ты… правда видел, что мое белье с балкона улетело?
Вот и не смогла, будь что будет.
– Ну, если честно, то нет.
Я шутливо надула губки.
– И уже раскаиваюсь, посмотри в мои честные глаза, – он широко выкатил голубые глазищи. – Видишь в них раскаянье?
– Не совсем.
– А яичница в качестве жеста раскаянья не подойдет? Давай пожарю, а то три часа, уже и есть охота.
– Сколько?! – меня как ветром сдуло с Олега. – Мама, Маринка сейчас приедут. Кино в четыре! Может, уже приехали, у мамы ключ есть.
– Ну, так пошли знакомиться, – он встал следом за мной.
– Ты голышом собрался идти? Думаю, мама не оценит.
– Я сейчас оденусь.
– Нет, давай подождем, я их подготовлю там немного. Они еще от моего переезда не отошли. А где моя одежда?
– Везде, – виновато втянул плечи Олег.
И это была правда, мы расшвыряли все куда ни попадя. Самая дорогая вещь из моей квартиры, например, была обнаружена на холодильнике. Побегав по комнате, нам удалось найти все кроме одного носка (красивый такой, с рюшками). Очевидно, его позвали в гости под диван носки Олега.
– Я приподниму, а ты рукой пошарь, – Олежик ухватился за край.
– Некогда, я побежала.
– Подожди, – он страстно поцеловал меня на прощанье. – До вечера.
– До вечера, – чмокнула его в щеку и выбежала на лестничную клетку.
У своей двери я посмотрела на ноги: одна в носке, а другая в шлепке. Ну и видок! Надеюсь, мама еще не приехала.
– И где ты бродишь? – услышала я грозный окрик с порога. «Ой, мамочки!»
Глава 9
В прихожей я сразу же споткнулась об лыжи, они с грохотом повалились на пол, погребая под собой одинокий шлепок. Мама с Маринкой, одинаково скрестив руки на груди, сурово взирали на растрепанную недотепу.