Торжество Ваала
Шрифт:
— Вы?! — произнес он, стараясь еще более подчеркнуть свое удивление.
— Я, — подтвердила ему Тамара. — Ефимыч тут ни при чем.
— Как ни при чем? — возразил Агрономский. — Нет-с, извините, причем, и очень даже при чем. Вы могли и не знать, но он обязан был предупредить вас о моем распоряжении.
— Он и предупреждал меня, — заступилась она за солдата.
— Да?! — притворно расширил на нее глаза попечитель. — Предупреждал?.. Тогда это совершенно изменяет картину дела… Так он действительно предупреждал вас?
— Действительно предупреждал, — удостоверила Тамара.
— И тем не менее, вы все-таки повесили!.. Хм!..
— Повесила своими собственными руками, потому что, признаюсь, даже не поверила ему, подумав, что он, вероятно, не так вас понял и что-нибудь путает..
— Ах, это напрасно! —
— Извините, я не понимаю, что ж тут такого? — пожала она плечами. — Разве это преступление какое, повесить царский портрет на свое место, раз что он есть в школе?
— О нет! — со сладостной улыбкой поспешил опровергнуть ее Агрономский. — Все мы, конечно, «верноподданные», и с этой точки зрения не может быть никакого вопроса.
— Так в чем же тогда дело?
— Дело очень просто-с: причина тут чисто хозяйственная, но никак не политическая, если вы думаете, — с тонко иронической и лукавой усмешкой вильнул он в сторону, — дескать, меня ты, матушка, не поймаешь, не на такого напала!
— Я ничего подобного не думаю и не смею думать, — сухо и даже обиженно заметила она, — но я просто не понимаю, в чем моя вина, и прошу объяснить мне.
— А вот, изволите-с видеть, — начал он. — В Княжевской школе ученики, играя в классной комнате в мяч, разбили однажды стекло на портрете, а оно стоит рубль семьдесят пять копеек, легерное-с. Кто именно разбил — не дознались; взыскать, значит, не с кого, управа на свой счет убытка не приняла, и пришлось пополнить его на счет учительницы — не допускай, значит, игры в классной! — а она девушка очень бедная, и заплатить такую сумму для нее было очень чувствительно. — Изволите ли видеть. — Так уж поэтому, во избежание повторения где-либо подобных случаев, и жалея бедный учительский карман, я и распорядился снять во всех школах царские портреты, а вывешивать их только в известных случаях, по моему приказанию, — по крайней мере, сохраннее будут. Теперь понимаете-с? — взглянул он на Тамару с лукаво-насмешливой улыбкой, — дескать, что взяла, голубушка! Не ожидала такой гриб скушать?
Та очень хорошо поняла, что это объяснение у него чисто официальное, быть может, нарочно даже придуманное им в свое время, на случай запроса со стороны правительственных лиц, и что если в Княжевской школе и был действительно когда-нибудь такой случай, то Агрономский, несомненно, только сумел воспользоваться им ловким образом для удаления, под удобным предлогом, из школ ненравящихся ему изображении. Сомнение это невольно отразилось на ее лице — и мысль ее, казалось, была уловлена и понята Агрономским, который поспешил поэтому досказать ей, что к тому же, именно этот портрет не нравится ему еще и по своей антихудожественности, он даже и не похож, не те черты, не тот характер лица, и что если уж вешать, так что-нибудь порядочное, достойное высокого сюжета, а не лубочное изображение, которое может только портить эстетический вкус мальчиков.
— А вот, если управа выпишет нам со временем хорошие олеографические портреты, в золоченых рамах, под коронами, тогда мы их с удовольствием повесим и будем хоть молиться на них, если прикажут.
Тамара заметила на это, что в ожидании лучшего, можно бы, однако, пользоваться пока и тем, что есть, хоть оно пускай и не вполне удовлетворяет строго художественному вкусу, и тем более, что у нее ученики в классной комнате в мяч не играют, а царскому портрету очень рады, да и отцы их тоже.
— Нет, нет, нет, уж, пожалуйста, вы мне не противоречьте! — поспешно замахал на нее руками Агрономский и даже уши себе закрыл ладонями, точно бы и слушать далее не хочет. — Вы уж потрудитесь, — прибавил он в виде дружеской, но внушительной просьбы, — в точности исполнять распоряжения школьного начальства, если не желаете ссориться со мной.
И затем, обратясь к Ефимычу, приказал ему тут же, при себе, снять портрет со стены и убрать подальше.
— Н-ну-с, а затем, — повернулся он к Тамаре, весьма любезно протягивая ей руку, — надеюсь, мы с вами будем добрыми друзьями, особенно, когда покороче узнаем друг друга… и я уверен, что вы постараетесь оправдать на деле лестную рекомендацию Агрипины Петровны, которой мы привыкли верить безусловно… Одно уже ее имя, повторяю, гарантирует вам нашу дружбу, хотя замеченные мной кое-какие шероховатости… Ну, да впрочем, — перебил он самого себя, — желаю верить, что это не более, как дело недоразумения и сгладится со временем само собой… До свидания-с!
X. СРЕДИ СОМНЕНИЙ
Распустив, вслед за отъездом Агрономского, учеников по домам, Тамара сейчас же пошла к «батюшкам» рассказать о «событии» и поделиться своими впечатлениями. Она все еще чувствовала себя совершенно сбитой с толку и была полна удручающими сомнениями.
Кто ж теперь будет судить, правильна ли избранная ею система, и где тот высокоавторитетный судья, слову которого она могла бы безусловно поверить? Отец Макарий утверждает, что правильна; но еще бы ему-то не утверждать, если его же собственные влияния, его же внушения и направили Тамару на этот путь преподавания!.. Затем, крестьяне, очевидно, довольны ее системой, высказывают ей это, благодарят ее, мальчики делают заметные успехи и в чтении, и в письме, и в цифири, — казалось бы, чего же еще!? И самой ей до сегодня тоже казалось, что путь ее наиболее правилен, — по крайней мере, он ей более по душе, симпатичнее всякого другого. Но, может быть, она и ошибается, именно потому, что поддается своим собственным симпатиям. Собственные симпатии еще не ручательство за непогрешимость. И вот, является Агрономский, до некоторой степени авторитет, как член училищного совета, как известный уже «деятель» по земско-народному образованию, ко взглядам и мнениям которого считают нужным прислушиваться не только на земских собраниях, но даже и в таких авторитетных органах печати, как «Российские Ведомости», «Голос Петербурга», «Курьер Европы», «Наша Страна» и «Правовой Порядок», — является и сразу решает, что она и понятия не имеет о научных основах современной здравой педагогии, стоит на ложной дороге, на ложном принципе и только портит доверенное ей дело. Господи, да что ж это такое? Неужели правда?!.. Агрономский предъявляет ей от имени земства совсем другие требования и тоже находит для них достаточные резоны, — верить ему, или не верить?.. Если бы это было его единоличное мнение, — ну, положим, он мог бы и заблуждаться; но ведь то, что говорит Агрономский, можно встретить и в педагогической, и в общей журналистике, и в кругу педагогов; между собственными учителями Тамары в Украинской гимназии были такие, что держались подобных же взглядов, — да вот, хоть бы Охрименко! — и множество педагогов следуют той же системе, вся Европа, наконец, как справедливо заметил Агрономский, — в Германии Kulturkampf, во Франции лаические школы, одни мы только позади со своим классицизмом, против которого решительно все: и отец Никандр, и даже сам отец Макарий, — отец Макарий, кому всякое слово Каткова свято, и тот против!..
Так уж ли безусловно не прав Агрономский, как кажется отцу Макарию, а вслед за отцом Макарием, и ей самой казалось?.. Не ведет ли она свою школу, и в самом деле, чересчур уж консервативным, даже ретроградным путем?.. Может быть, такое направление вовсе даже не в видах правительства?.. Может быть, правительство само желает посредством школы пересоздать и исподволь перевести народ на новую дорогу, воспитать в нем чувство гражданственности и вообще прогрессивные чувства и мысли, чтобы дать ему конституцию:.. Может быть, все это именно так и надо, как советует Агрономский, а она только мешает делу своим непониманием? Вероятно, так. Да если бы было иначе, разве правительство терпело бы таких попечителей и такие училищные советы?! Разве в его руках нет власти и средств изменить все это, если б оно захотело?
Но отец Макарий не соглашался с нею и, разгорячившись в споре, обозвал всех этих Агрономских и тому подобных Тушинскими ворами.
— Они вам прикинутся всем, чем хочешь, — говорил он, — всякую шкуру на себя наденут, чтобы легче было напакостить исподтишка, если где нельзя пока явно… Слушать их советов, так это себе же на гибель. Из-за таких-то советов сколько уже погибло вашего брата, народных учителей и учительниц: кого в каземат засадили, кого в не столь отдаленные отправили, кого под надзор, а господа Агрономские, между тем, — посмотрите-ка, — сидят себе на местах да благоденствуют! Муть эта им на руку, потому рыбу в ней ловить куда способнее!..