Торжество возвышенного
Шрифт:
Началось новое безумное плаванье. На соблазн попался человек, которому было все равно. Источники заработка стали мелеть, и, наконец, вся радость жизни оказалась задушена в безжалостных тисках ломки. Халима говорит:
— Собираешься пустить всю свою зарплату на этот яд и оставить меня одну тянуть лямку?
Какой мерзкий голос, как будто он идет из канализационных труб. Мы стали как два облетевших дерева. Голод стучит в дверь старого дома.
Однажды я сказал ей самодовольно:
— Все хорошо, что хорошо кончается.
— О
— Давай оборудуем восточную комнату для игры…
— Что?!
— Будут приходить каждый вечер, мы не будем знать нужды.
Она посмотрела на меня взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, и я сказал:
— Аль-Хиляли, аль-Агруди, Шельби, Исмаил. Ты понимаешь, нужно предоставить им все необходимое.
— Это опасное решение.
— Но умное. Сказочная прибыль.
— Нам хватает того, что у нас живут Тарик и Тахия. Мы катимся вниз.
— Мы поднимемся. Только перестаньте кричать, — ты и твой ребенок…
— Мой сын — ангел. Для него это будет кошмаром.
— Да будь он проклят, если посмеет спорить с отцом! Ты портишь его своими идиотскими опасениями.
Она нехотя уступает. Забыла ли она брачную ночь? Удивительно, что люди мечтают освободиться от гнета правительства и в то же время заковывают свои души в невидимые цепи…
Вот она возвращается. Если бы она не заботилась о доме, то лучше бы совсем не возвращалась. По лицу видно, что неудачно. Я не спросил ее ни о чем. Не замечал ее, пока она не сказала со вздохом:
— Квартира до сих пор заперта…
Чтобы не вступать с ней в разговор, я поздоровался с покупателем. Когда он ушел, она довольно резко сказала:
— Сделай же что-нибудь!
Я был от нее далеко, в своих мыслях, которые не давали мне покоя. Размышлял о том, что правительство сажает нас в тюрьму за свои же неприкрытые преступления. Не оно ли управляет игорными домами? Не оно ли поощряет притоны, ожидающие посетителей? Я в шоке от их действий и против их чудовищного лицемерия. Раздается голос жены, она просит:
— Сходи еще раз к директору.
Я говорю с издевкой:
— Сама к нему иди, он твой близкий знакомый, а не мой.
Она заводится, кричит:
— Господи, прости мать, родившую тебя!
— Она, по крайней мере, не лицемерила, как ты.
Она заохала:
— Ты не любишь своего сына, ты никогда его не любил…
— Я не люблю лицемеров. Но и не стану отрицать, что он нам помогает.
Она повернулась ко мне спиной, причитая:
— Где же ты, Аббас?
Где Сархан аль-Хиляли? Он вышел и не вернулся. Не мог же он заснуть в туалете? Игра продолжается, и я снимаю свой выигрыш после каждой партии. Где Халима? Разве ей не пора предложить нам что-нибудь выпить?
Я спрашиваю:
— Где директор?
Никто
— Халима!
Нет ответа. Я не могу оставить свое место, иначе меня обманут.
— Халима!!!
Гремит мой голос. Но вот она, наконец, подошла.
— Ты где была?
— Разморило…
— Приготовь выпить… Подмени меня, пока я не вернусь…
Я вышел из игрового зала. В холле на первом этаже столкнулся с Аббасом. Спросил его:
— Что подняло тебя в такую рань?
— Бессонница напала…
— Ты видел Сархана аль-Хиляли?
— Он ушел.
— Когда?
— Только что… точно не знаю…
— Мать его видела?
— Не знаю!
Почему он ушел? Почему сын смотрит на меня и молчит? Я чувствую незнакомый запах. Я — кто угодно, только не болван. Когда в доме остались лишь окурки и пустые стаканы, я долго смотрел на жену, а потом спросил:
— Что произошло у нас за спиной?
Она уставилась на меня с презрением и ничего не ответила. Я стал настойчивее:
— Аббас видел?
Она не ответила, только разозлилась.
Я продолжил:
— Это он дал тебе работу…
Она топнула ногой, и я усмехнулся:
— Ничего не дается даром, вот что обидно. А что касается тебя… что тебя ревновать-то?!
Она направилась в свою комнату со словами:
— Ты худший из паразитов!
— Не считая тебя…
Она снова возвращается. Мучайся и сходи с ума! Застыла посреди лавки и заговорила:
— Фуад Шельби совсем не переживает.
— Ты встречалась с ним?
— В арт-кафе.
— Откуда он знает?
— Он сказал, что это причуда автора, и что в нужное время он объявится с новой пьесой…
— Он это сказал, чтобы успокоить выжившую из ума бабу.
Она оттащила свой стул в дальний угол лавки, села и продолжила сама с собой:
— Если бы Господь захотел, то даровал бы мне счастливую судьбу, но он отдал меня подлецу, да еще и наркоману…
Я сказал с усмешкой:
— Это удел тех, кто берет в жены проституток.
— Господи, прости мать, родившую тебя! Когда Аббас вернется, я уйду вместе с ним.
— Ради бога, пусть быстрей возвращается.
— Никто и не считает, что ты — его отец.
— Если он грохнул свою жену и бросил родителей за решетку, то он мой сын, и я им горжусь!
— Он ангел, он мое создание…
Мне ужасно хотелось, чтобы она говорила сама с собой, пока не сойдет с ума. Я вспомнил, как полицейский дал мне затрещину и двинул ногой по лицу так, что из носа хлынула кровь. Облава была похожа на мощнейшее землетрясение. Даже Сархан аль-Хиляли зажмурился от страха. А конфискация скопленных денег, от любви к которым мы заложили свои души? Аж дрожь пробежала.