Торжество возвышенного
Шрифт:
— Мою пьесу наконец-то приняли…
Драгоценным жемчугом из моей груди вырвался смех. Сердце так не пело с молодости. Даже у отца лицо просветлело. Его заслуги здесь нет… Не знаю… но я возненавидела его так же, как он ненавидит меня. Прекрасно… Сын становится драматургом не в моих фантазиях, как я себе намечтала. Я всегда считала его идеализм дерзостью, но добро торжествует. С таких как ты, оно стремительным потоком смывает налет подлости.
В этот
— Смотри.
Я увидела Тарика Рамадана, надвигающегося как самая ужасная из всех катастроф. Я спросила:
— Поздравить пришел или порадоваться чужому несчастью?
Он встал напротив нас, поздоровавшись в пустоту.
— Первый визит старых знакомых.
Я не замечала его расшаркиваний до тех пор, пока он не сказал:
— У меня плохие новости.
Я ответила грубо:
— Что нам плохие новости?
— А если это касается досточтимого Аббаса Юнеса?!
У меня внутри похолодело. Я держалась, как могла. С гордостью я произнесла:
— Его пьесу уже утвердили…
— Это злая шутка. Что вы знаете о самой пьесе?
Коротко сообщив нам то, с чем пришел, он закончил словами:
— Всё… всё…
У меня закружилась голова. Я спросила, стараясь выглядеть хладнокровной:
— Что ты имеешь в виду, враг Аббаса?
— Когда посмотрите спектакль — поймете.
— Тебя злость ослепила.
— Но преступление…
— Ты сам преступник!
— Убийцу Тахии нужно арестовать!
— По тебе самому тюрьма плачет. Проваливай отсюда!
Он усмехнулся и сказал:
— А еще говорят, что тюрьма — исправительно-воспитательное учреждение.
Я загребла горсть гороха и швырнула в него. Он с усмешкой попятился и вышел.
Что Аббас написал? Что он сделал? Мой сын не может убить или предать. По крайней мере, он не может предать свою мать. Он — ангел.
Мы с мужем переглянулись. Необходимо преодолеть мое вечное одиночество. Я сказала:
— Он лжет.
— Зачем ему лгать?
— Он все еще ненавидит моего сына.
— Но есть пьеса.
— Сходи к Аббасу…
— Рано или поздно я увижу его…
— Но ты ничего не предпринимаешь!
— Куда спешить?
Я чуть не задохнулась от гнева… Он, как и Тарик, не любит Аббаса. Я закричала:
— Он должен знать, что плетут у него за спиной!
— А если он признается?
— Ты найдешь объяснение всему!
— А вот не знаю!
— Настоящий убийца не разоблачит сам себя…
— Вот не знаю!
— Поторопись!
— Я, конечно, схожу…
— Иначе я пойду сама.
— У тебя нет приличной одежды.
— Тогда иди ты.
— Мерзавец лжет!
— Ты должен услышать своими ушами!
Но он пошел на попятную:
— Аббас презирал нашу жизнь… Он был
— Ты меня спрашиваешь?
— Я размышляю.
— Ты поверил словам этого мерзавца?
— Ты тоже ему веришь.
— Мы должны его выслушать.
— На самом деле, я не верю.
— Ты бредишь…
— Проклятье!
— Будь проклят тот день, когда я связалась с тобой!
— И когда я с тобой связался…
Я запричитала:
— Я была красавица… Мне просто не повезло.
— Твой отец был почтальоном, а мой — чиновником в муниципалитете аль-Шамшарги.
— Значит, он был прислужником.
— Я из семьи…
— А твоя мать?
— Такая же, как и ты…
— Ты не хочешь идти… Только болтаешь…
— Я пойду… когда сам захочу…
Потом он сменил тон:
— В полдень скорее застану его дома…
Скрепя сердце, я промолчала. Сомнение разъедает меня изнутри. Как говорят о достойнейших из людей? Роза, проросшая из навозной кучи? В стране воров и обворованных? Он купил мне отрез ткани на выходное платье. Я так ничего и не скроила из него. Немедленно раскрою и сошью что-нибудь. Он, сукин сын, издевается над моим происхождением. Вот Аббас не может предать свою мать. Я ненавижу все, кроме моей любви. Любовь сильнее самого зла…
Светлый дом в аль-Тамбакшия. Солнце скрывается только зимой и на ночь. Халима — красавица из красавиц. Мой отец возвращается с гостинцами. Мать говорит ему:
— Пусть продолжает… Образование дает шанс изменить жизнь… Если бы у меня была такая возможность…
Наш добрый родственник, дядюшка Ахмед Бургуль, говорит:
— Девочка осталась сиротой. Трудно продолжать образование…
Мать спрашивает его:
— А что же делать, дядя Ахмед?
— У нее есть аттестат… Она сообразительна… Ей нужно работать… У нас в театре сейчас нет билетерши.
Мать спрашивает меня:
— Ты справишься с такой работой?
Я отвечаю с тревогой:
— Если чего-то не знаю, научусь на месте.
Дядюшка Ахмед говорит:
— Аль-Шамшарги — приятель аль-Хиляли-бея. Попроси у него помощи, а я нажму на него со своей стороны.
Мир открывается для меня в новом свете. Я впервые попадаю в театр. Роскошное место с особенным, волнующим запахом. Дядюшка Ахмед жалок, он играет здесь неприметную роль. Меня зовут к директору на собеседование. Робкими шагами я захожу в святая святых — его огромный кабинет. На мне простое белое платье и старые туфли… Статная фигура, все подмечающие глаза и приводящий в замешательство взгляд — под сильное влияние этого красивого человека легко попасть. Он оценивающе посмотрел на меня — я чуть сквозь землю не провалилась. Протянул мне лист бумаги, чтобы проверить, как быстро я записываю цифры.