Торжество возвышенного
Шрифт:
— Опиум — адская вещь, ты угробишь себя!
— Спасибо ему в любом случае.
— Ты слишком быстро отдаляешься от этого мира.
— Еще раз ему спасибо!
— Я выбиваюсь из сил. А как же Аббас, ты же любишь его?
Он продолжил отпивать из стакана черный чай, не замечая меня.
— Одной моей зарплаты мало, чтобы покрыть расходы на хозяйство.
— Ты сдаешь комнату Рамадану.
— Этого не хватает, все словно взбесились…
Теперь я знаю тебя, поэтому боюсь. Ты не такой, каким я тебя представляла в
Иногда он смотрит украдкой, думает, я ему откроюсь. Вряд ли. Спорю, ты ненавидишь меня больше. Он спросил:
— Когда наступит зима, как мы будем в этой хилой лавке?
Я уверенно ответила:
— Когда к Аббасу придет успех, вся жизнь переменится.
Он горько усмехнулся:
— Когда к Аббасу придет успех!
Я бросила с вызовом:
— Я уйду вместе с ним. Он же не пожалеет денег тебе на пальто или плащ.
Красный буфет остался таким же. Он надсмехается над переменами, произошедшими с его постоянными посетителями. Он слышал много разговоров, но не верит никому. Дядюшка Ахмед Бургуль говорит мне:
— Вот лепешка, сейчас сделаю чай…
Подходит молодой человек и садится на кресло рядом со мной, тоже заказывает лепешку с бобами и чай. Судя по всему, он из театра, но не актер. Симпатичный молодой человек, с крупной головой и большим носом. Дядюшка Бургуль спрашивает меня:
— Опять насчет квартиры, барышня Халима?
И я отвечаю ему, смущаясь в присутствии незнакомца:
— Легче найти иголку в стоге сена.
Молодой человек вдруг спрашивает меня:
— Ищешь квартиру?
Я говорю, что да, и дядюшка Ахмед знакомит нас. Он дерзко спросил:
— Все ради замужества?
Ох… Начинаются заигрывания. В театре это происходит быстро. Он, не колеблясь, идет напролом. Жертву убивают под мелодию народной дудочки.
— У меня старый двухэтажный дом.
— По квартире на каждом этаже?
— Да нет. Он не поделен на квартиры.
Дядюшка Ахмед уточняет, могу ли я занять один этаж, и тот кивает. Я спросила у него:
— А это не помешает семье?
И он ответил с присущей ему наглостью:
— А я один живу…
Я возмущенно отвернулась, а он коварно продолжал:
— Вот увидишь, этаж подойдет тебе и твоей семье.
Я поблагодарила его и промолчала. Почему остался неприятный осадок? Чего он хочет?
Я сказала, что иду к Умм Хани, в ее маленькую квартирку в аль-Имам, где с ней живет Тарик Рамадан. Она встретила меня тепло. Мне пришлось подождать, пока Тарик проснется. Он вышел из комнаты взъерошенный, как черт, и ехидно усмехнулся:
— Молодец, что пришла.
Я выложила напрямую:
— Полагаю, до отъезда Аббаса ты был у него?
— Было дело…
— Не исключаю, что то, что ты ему наговорил, заставило его уехать…
Он цинично парировал:
— Попал в ловушку и дал деру.
Я разозлилась так, что прослезилась. Умм Хани закричала:
— У тебя нет сердца! Что я слышу! Я видела смерть Тахии, видела горе обезумевшего Аббаса!
Меня удивила сказанная правда и я спросила ее:
— Так ли об этом говорят, как ты это видела?
— Ничего подобного…
Тарик сказал:
— Ему оставалось только убить ее у тебя на глазах, дура.
— Дурость — считать Аббаса убийцей.
— Его признание каждый вечер звучит со сцены театра.
Умм Хани сказала:
— Благодаря ему ты стал актером, которому публика аплодирует неистовее, чем самому Исмаилу.
— Благодаря его преступлению. Преступлению, из-за которого он сбежал.
Я упрямо сказала:
— Он сидит в тихом месте и заканчивает новую пьесу.
Тарик расхохотался:
— Свою новую пьесу?! Спустись на землю, мать Аббаса!
Да… Когда-то он был адекватным и разумным, несмотря ни на что…
— Халима, как ты думаешь? Тарик Рамадан хочет снять у нас комнату.
Я запротестовала:
— Нет-нет! Пусть живет у себя.
— Он поссорился с Умм Хани и ушел из дома. Болтается по улицам без угла, а цены с каждым днем растут.
— Неприятно, если чужой будет жить с нами.
— Он нуждается в нас, а мы — в деньгах.
— Он похож на бродягу.
— Ему нужна наша милость, особенно твоя. У нас пустых комнат — на целую армию!
Я нехотя подчинилась. Хотя совершенно его не уважала. Актер-неудачник, живущий за счет женщин. Но и представить себе не могла, что он сделает с нами…
Неожиданно для нас в лавке появилась Умм Хани. Она пришла на следующий день после моего визита. Очевидно, ответным визитом она хочет извиниться за своего мужика, который дурно обошелся со мной. Ей за пятьдесят, как и Тарику, но она пышная, нельзя сказать, что несимпатичная, и живет неплохо. Она сказала:
— Все говорят о триумфе пьесы. Такого успеха еще ни один спектакль не имел.
Я произнесла с сожалением:
— Однако автор не желает объявляться.