Торжествующий разум
Шрифт:
Странно, но все эти мысли пришли к ней совсем неожиданно. Она не забыла Павла. Но в ее прошлом, к которому она почти не обращалась, он всплывал так редко, гонимый ее страхом собственных ошибок, что, сейчас, вырвавшись на волю, не давал покоя ее встревоженному уму.
Так она незаметно прошла несколько минут.
Маленькая резвая девочка выбежала ей на встречу, она обняла Марию и крошечная испуганная слеза выступила на ее лице.
– Моя девочка, моя маленькая девочка, - думала Мария.
Ребенок весело прыгал, не понимая, чем это мама так опечалена и почему у нее такое встревоженное лицо. Катя радовалась,
– Папа уже пришел, он дома, - весело сообщила, улыбающаяся и подставляющая свою симпатичную черноглазую мордочку, быть может, последним в этом году теплым лучам, девочка.
Мама взяла ее за руку и вместо того чтобы скорее отвести домой, сказала:
– Давай немного погуляем на воздухе. Мне не хочется сегодня спешить домой. И погода такая хорошая, пусть вечер подарит нам хороший сон, - внезапно вспомнила и повторила она его слова.
Катя закивала головой и резво запрыгала. Ей было сейчас хорошо, и она совсем не желала видеть того внутреннего смятения, что наполняло красивую женщину идущую рядом.
На следующий день Мария купила и прочла книгу.
Глава 10. Взрыв
Президент склонился над унитазом. Его голова кружилась от выпитого. Его не тошнило. Вместо этого он чувствовал приятное отупение. После стольких волнительных дней - это был подарок. Президент не пил, но в этот раз нервы сами потребовали от него разрядки. Однако выходило совсем нетто. Напившись в плохом настроении президент во многом остался трезвым.
– Что-то ничего не выходит, - подумал глава страны.
– Что за ебаный день… Что, блядь, за жизнь… И дня спокойно провести не дадут. Как же меня все…
Потом, стараясь отвлечься от дурных мыслей, он посмотрел в бело-водянистую глубину унитаза. Ноги уже не очень крепко держали его. Но «национальный лидер» не чувствовал пьяной радости - ему было плохо. Все внешне было нормально, но все одновременно валилось из рук. Все хуже работали службы и департаменты, бардак в министерствах и ведомствах царил полный. Законы и указы теряли силу - не получалось заставить граждан их соблюдать, не выходило отрегулировать на исполнение государственный аппарат. Невозможно было понять: или система гнила снизу вверх, или наоборот - разложение шло сверху. Правительство делало все возможное, чтобы заставить «железную механику» государства работать. Но, кроме скрипа, трудно было добиться чего-то еще.
Где-то далеко, за дверью туалета шумела веселая компания. В маленькой спокойной комнате ничего не было слышно. Это успокаивало нервы. Президент глубоко вздохнул. Потом выдохнул и снова вгляделся в глубину унитаза. На дне его, красуясь на фоне кристальной - кремлевской чистоты, плавала гроздь винограда. Ягоды были крупными, аппетитными.
– Я принес стране процветание, - пронеслась внезапной радостью мысль.
– Я поднял экономику, построил великую державу с адекватным курсом. Зажрались! Забыли, что такое «затянуть пояса», забыли…
Глаза Родиона поднялись вверх, и он на мгновение потерял логику своих ощущений. Ничего больше не приходило на ум. Внезапно все его тело дернулось, а рука сорвала вниз крышку унитаза. Президент стянул
– Нет, голубчики, хватит, - трезвел вслух президент.
– Хватит меня задирать вашей критикой. Называете меня диктатором, недовольны… Бастуете… Социалки бесплатной захотели. Рынок вас одел и обул, а вас все куда-то тянет. Суки!
Нить мысли снова оборвалась, но на этот раз нервозность в ощущениях Родиона сменилась каким-то невротическим спокойствием.
–
И все-таки нужны какие-то меры… - пробормотал Родион.
– Порядок надо возвращать на место. Зажравшихся толпоногих пора осадить. Надо снова консолидировать нацию. Что бы тут придумать? Может попробовать то, что уже помогало прежде… Поговорю с директором ФБС, забытое старое - всегда самое лучшее.
– Осторожно, двери закрываются… - произнес испорченный прибором, а потому кибернетический голос.
Двери действительно закрылись, оставив опоздавших пассажиров стоять на перроне. Вышла даже некоторая толчея. Один пожилой мужчина в старомодной шляпе и с глупого вида портфелем негромко выругался, отходя в сторону. Поезд зашумел. Синие вагоны, сорвавшись с места и с воем набирая скорость, ворвались в черную бесконечность туннеля.
Вагон был переполнен, как это часто бывает в час пик.
– Вечно вы толкаетесь. Вам, что места мало, понаехали ту всякие с Урала, сидели бы у себя в горах, - ворчала пожилая женщина, жестко толкая стоявших рядом людей локтями.
– Полиции на вас нет - мигранты поганые. Все небось без прописке, живете где придется…
Впечатление было такое, что эту женщину ничто не беспокоило в этом мире кроме жизненного пространства, как в политическом, так и в индивидуальном виде.
Людям было тесно и душно. Кто-то вежливо попросил неугомонную даму помолчать. Она отрыгнулась оскорблением, и ее действительно толкнули. Она заохала, завозмущалась, но, получив еще несколько тычков с разных сторон, и видимо поняв, как она мешает жить всем вокруг, умолкла.
Вагон мерно в такт соприкосновению рельсов и колес подрагивал, успокаивая нервы одних и пробуждая метания вечно спешащего горожанина в других. Но, в сущности, не происходило ничего необычного. Какой-то голубоглазый парень, прислонившись к стенке вагона и повиснув на одной руке, читал газету. О чем-то шептались две девушки с рюкзаками за спиной. Многие молча стояли или сидели, спрятав глаза в наконечники собственных ботинок или в плечо соседа. Не было никакого любопытства или волнения. Царила обычная для метро атмосфера заботливого отчуждения и скуки.
Внезапно страшная смесь огня, силы металла и нетерпимого звука сотрясла всех. Вагон словно перевернулся и раздираемый огромными когтями опустился в бездну. Вспыхнуло пламя, и крики заглушили стук останавливающихся колес. Крики в одно и тоже мгновение ставшие предсмертными вздохами.
Это был взрыв. Все произошло в мгновение, в короткий промежуток, унося в неизвестность жизни десятков человек. Погибли не все, имелись и те, кто был только ранен или перепугано повален в сторону разлетающихся обломков. Случай пощадил их жизни в этот короткий промежуток судьбы. Но память умеет превращать миг, в вечность, калеча душу на многие годы.