Торжествующий разум
Шрифт:
География планеты также оказалась интересной. Несколько часов Павел изучал ее, просматривая один фильм за другим. Этот путь, казавшийся ему наименее утомительным, тем не менее, через несколько часов заставил его вновь почувствовать усталость. Решив что время закрыть глаза пришло и понимая сколько событий оставлял позади вчерашний день, Павел уснул. У него впереди было еще очень многое, и он отдался Морфею с чувством человека жаждущего постигать новое, трудиться, изменять себя и преобразовывать мир. Он уже спал, но дух новой силы, которой он наполнился за эти дни, бодрствовал и, как будто склонившись
Глава 4. Неминуемое пробуждение
Павел спал, но мозг его лихорадочно работал. В реальности он лежал в большой кровати выполненной в стиле барокко, на далекой от Земли планете и спал. Но, в другом мире, где разум человека вырывается из под власти силы его сознания, все происходило само собой. Тот мир, который он покинул, стремясь порвать со слабостью собственного прошлого, не желал покидать его. Эта необычная стихия держалась в Павле каким-то странным, еще непостижимым ему способом. Наяву, там, где реальное царит не только как принцип, но и как факт повседневности он чувствовал себя хозяином своих чувств, он разрешал им то, что считал нужным и допустимым, и душил в себе, то, что виделось ему враждебным и страшным. Но так было лишь тогда, когда он бодрствовал.
На Земле Павлу почти никогда не снились сны, но даже если они приходили, то это было спокойное и ровное течение немного таинственных событий. Он властвовал над тем, что было в том, что снилось ему и силой чего-то, ему самому неизвестного, неподвластного, но все равно близкого, мог победить в своих снах все то, что казалось, несло в себе угрозу. Его сны не пугали его, и в них не могло произойти ничего, что могло бы потрясти его или заставить вспомнить о том, о чем вспоминать ему совершенно не хотелось. Но старое рухнуло.
С тех пор как несколько лет назад, еще на Земле, он встретился с Эви, все в нем стало меняться настолько быстро, что сам он был больше не в силах контролировать мир нереального, мир того, что может произойти только с ним и только там, где нет, и не может быть ничего. Он видел сны. И это были странные, болезненные сны, в которых его сила, а он всегда чувствовал, где во сне заключена его сила, терпела поражение. В сновидениях ему приходилось бороться с тем, от чего он предпочитал спрятаться, победив это, укрыв свой мир мощными стальными дверями.
Эти сны, всегда разные и всегда повторяющиеся снились ему часто. Он хотел спросить Эвила об этом, но так и не решился, отнеся все это к сокровенному, ему одному принадлежащему миру. В эту ночь, оставив утомление впечатлений, он видел сон. В нем он возвращался на родную планету, в далекий большой город, где вырос и жил.
Все было, как будто наяву и он чувствовал себя собой, себя собой прежним не измененным, одним словом не таким, каким он становился сейчас.
"Привет Красное Облако. Мои каникулы продлятся еще три недели. На днях приеду к тебе", - писал сидя у своего компьютера Павел. Он закончил семестр и чувствовал себя человеком, на чуть-чуть ставшим свободным.
Красное
Калугину было странно, отчего, узнавая этого близкого человека, самый близкий ему на родной планете разум он чувствует, что не может знать, не может угадать, не может произнести его имя.
– Только прозвище, - пробормотал он.
– Кто он? Дрожь доброго охватила Павла, он глубоко вздохнул и почувствовал, что сон его, только начавшись, приобретает душевный стиль воспоминания.
Его мчит поезд. Он смотрит в серое от пыли окно и видит бескрайний зеленый простор, простор далекий и чуждый, родной и некрасивый. Он вновь вздохнул, все больше погружаясь в бессознательное происходящее и чувствуя, что-то, что должно было остановить память, но отступило, остановившись само.
Они обнялись, едва только Павел сошел с поезда. Поселиться решили у бабушки Калугина, которая хотя и слыла отменной дурой всю свою жизнь, тем не менее, была человеком гостеприимным и внука своего любила. Но жить у пожилой Алевтины Петровны не пришлось, события бросали Индейца и Калугина в разные места небольшого города, задавая им самые необычные приключения. Но все это было позже, а первым делом друзья отправились на тихие красивые берега, где они с наслаждением купались в свежей, уже начинающей холодеть воде. Они пекли картошку и много говорили, хотя не виделись всего месяц.
– Странно, - чувствовал Павел, - я признаюсь себе в том, что хотел бы скрыть, спрятать от себя и забыть. А может? Может хранить вечно…
Шум города, доносившийся ветром издалека, постепенно затихал с приближением вечера. Вечер был теплый и нежный, последние лучи прячущегося солнца радовали глаз. Деревья еще только начавшие желтеть приобретали в их свете какой-то по-настоящему осенний цвет.
– Будь, проклята эта учеба. Она надоела мне как лед пингвинам, - говорит Калугин.
– Вот уж ума не приложу, как ее перебороть?
– Ерунда. Лучше подумай, что ты будешь делать, когда эта каторга прекратится. А она не закончится, она прекратится, сам не заметишь.
Эта мысль вдруг заставила спящего Павла задуматься, если только спящий человек вообще может задуматься. Он ведь, правда, не знал что делать, зачем и почему нужно жить и ради чего он должен совершать свои поступки.
От подброшенных дров огонь вспыхивал еще ярче, бросая в сторону реки живописные маленькие искры. Они сидели и смотрели в его священные брызги.
– Все это чушь, знаешь, чем я теперь занимаюсь? У меня образование журналиста, а я сижу и делаю эту скучную рекламу. Ты знаешь, я ведь ненавижу рекламу, - продолжал Индеец.
– Друг, ты помнишь Машу, я вас знакомил. Она ушла от меня, и это оказалось больнее, чем я думал. Я зол на нее.
Павлу вдруг стало немного страшно. Он испугался того, что, как и в прошлый раз, она может прийти и все испортить. Испортить все своим появлением. Зачем, зачем он это сказал? Быть может нужно, важно было сказать? Но нет. Нет! И все же нужно. Все-таки важно, необходимо, а значит да. Да!