Тоска
Шрифт:
Густаф смотрел, как выпавший ночью снежок тает. Красиво, умиротворяет. И скоро наступит лето. Не крайнее, а финальное. Приедет кто-нибудь из родственников, и тогда Густаф со спокойствием опустит занавес. Вот так печально, но закономерно. И главное - по собственной воле.
Снежок тает. Скоро в саду начнут распускаться весенние цветы. Красота.
По улице идет женщина. Пожилая, с тележкой за собой. Платочек вон синий сбился, запыхалась, поди.
– Слышь, дед! Чё сидишь-то?
Ах этот непередаваемый загородный колорит.
– Да вот, - отвечает Густаф, - отдыхаю!
– Чего? Устал что ль? Утро ж на дворе!
– Я в целом отдыхаю, от жизни.
– Чего?!
– бабка аж глаза вытаращила.
– Пьяный ты что ли?
Густаф страшно возмутился.
– Я совершенно трезвый! Я уже тридцать лет и капли в рот не брал!
– Ну так а чего отдыхаешь, молодой ещё отдыхать! Работать надобно!
– Послушай меня, девочка,- усмехнулся Густаф, - когда я увольнялся с первой работы, тебя ещё и в проекте не было. Так что я свое отработал, уж поверь.
Бабушка поморгала немного. Переварила.
– Старый что ли? Да сколько тебе? Семьдесят навродь?
– Девяносто в этом году стукнет!
– Ай, все одно мальчишка! Ты чей будешь-то?
– Какой я тебе мальчишка, молодуха! Я Соплин Густаф, сорок лет тут живу!
– Ой, чего-то я никаких Соплиных не припомню! А тут бываю без малого сто пятнадцать!
– Сколько?! Да ты впала в маразм, бабка! Сто пятнадцать! Да столько не живут!
– Да ты мне поговори ещё! Это сто пятнадцать я только туточки! А сколько я в других местах бывалова, ты и не представишь!
– Чего ты мне тут заливаешь?
– Густаф от волнения молочко все вылил прямо на снежок. Белое на белом. Но такое разное белое.
– Я за сорок лет тебя впервые вижу вообще! С какой улицы?
– С третьей красноармейской! Бывшей Елизаветенской, дом четыре!
– Ну надо же.
– Густаф сел обратно в кресло.
– Правда сто пятнадцать?
– Ну! Но ты не печалься, милок, ты в свои девяносто даже на шестьдесят не тянешь. Хорошо сохранился.
– Спасибо...
– Ой, было бы за что! Ну побежала я! Бывай!
И бодро зашагала прочь.
Третья красноармейская, через три улицы. Вот это номер. И никогда не виделись.
Сколько ещё Соплин не видел?
Густаф встал решительно и направился в дом - одеться потеплее. Пойдет окрестности изучать.
Летний финал отменяется. Впереди осень, зима, а там, глядишь, и ещё одна весна.
И все циклично. Но от того не менее красиво.
Тело Шпица
Мгновенья страшные бежали,
И наплывала полумгла,
И бледный ужас повторяли
Бесчисленные зеркала.
Н. Гумилев
Борис Артемьевич Сонин очень боится стоматологов.
Александр Сергеевич Редиски боится битого стекла.
А знаете ли вы, чего боится Оливер Шпиц?
Не знаете.
Между тем из всех многочисленных фобий мистеру Шпицу досталась весьма необычная - боязнь собственного голого тела.
Чужие голые тела он переносит спокойно. Например, предстань вы перед ним в обнажённом виде, он, скорее всего, не испугается, если конечно вы не носите следов таинств таиландских мастеров; но своя собственная нагота приводит Оливера Шпица в неописуемый ужас по никому неизвестным причинам.
Он не толст, не худ, не сгорблен, не слишком мускулист, но и не дрыщ. И даже пупок у него завязан вовнутрь, хотя и обратное явление не представляется чересчур странным и хоть сколько-нибудь пугающим.
Будем честны: тело Оливера Шпица весьма пропорционально и даже в какой-то степени статно.
Чего же боится Шпиц?
Видели бы вы, с каким трудом он загоняет себя в ванную: дверь перед ним превращается во врата ада, зеркало отсутствует напрочь, ибо было разбито в приступе особой жестокости. Теплая и успокаивающая, казалось бы, атмосфера отдаёт жутковатой неизбежностью и смирением.
Оливер пытался мыться в одежде - слишком долго сох.
Оливер пытался мыться с закрытыми глазами - сломал ногу.
Оливер пытался вовсе не мыться - стало так жутко вонять, что завяли цветы.
В результате Оливер Шпиц посещает ванную раз в четыре дня, всегда возведя глаза в потолок, практически наощупь осязая обстановку и наскоро (по слухам за три минуты) совершая обряд мучительного раздевания, молниеносного прыганья под душ, сверхскоростного обтирания и облачения в цензурированную обыденность.
Конечно, у Оливера Шпица нет личной жизни.
Вы скажите - это очевидно.
Но тут можно поспорить.
Оливер Шпиц самолично отказался от каких-либо связей.
Дело в том, что в миру он крайне обаятельная личность, и в сфере платонических отношений достиг невиданных высот, но лишь только помыслы и разговоры заходят на куда более приземленные темы, Оливер Шпиц тихо сливается в небытие.
Чего же боится Шпиц?
Мистер Шпиц долго наблюдался у психологов, но те решить его проблему не смогли: они все время говорили о его сущности, но Оливер не мог приемлеть их революционных идей и всё так же боялся голой правды.
Оливер Шпиц никогда не ходил на пляж, в бассейн, сауну, никогда не посещал венерологов и массажистов, никогда не был в солярии.
Оливер Шпиц всегда облачался в просторные одежды, наиболее скрывающие его естество, всегда был скромен и по возможности немногословен, всегда избегал людей.
Чего же боится Шпиц?
Оливер Шпиц боится своей наготы, скажите вы и будете правы.
Но посмотрев глубже, вы поймете, что мистер Шпиц - фигура высокой моральной и философской сущности, и причины его страха могут и не быть доступны простым смертным.