Тот, кто был всегда
Шрифт:
Я подошёл ближе, и, как обычно, стоял за пределами, наблюдая. Этот дом был похож на остальные – низкий, с покосившимися стенами и маленьким крыльцом. Изнутри доносились приглушённые голоса. Мне хотелось увидеть, что происходит, и, будто подчиняясь какому-то внезапному порыву, я почувствовал, как могу продвинуться вперёд, словно скользя сквозь стены дома. Это было странное ощущение – как будто меня пропускала сама материя, не хотя, но всё же уступая моему желанию.
Внутри было темно, лишь одна свеча давала свет. Я увидел нескольких человек – двоих женщин, старую и молодую,
– Дыши, дочка, дыши, не останавливайся, – говорила старая женщина, видимо, повитуха. Она держала молодую женщину за руку, её голос был строгим, но не лишённым тепла.
– Мать Божья, дай ей сил, – прошептал мужчина, глядя на жену с отчаянием. Его голос дрожал.
Молодая женщина вскрикнула, её крик заполнил всю комнату. Я вздрогнул, для меня не было никакой опасности, но тревога и переживания сами накатывались волной на моё сердце.
– Держись, Аня, ещё немного, – старая женщина поправила тряпки на её лбу. – Всё идёт хорошо.
Но по её лицу я видел, что она беспокоилась. Тонкие морщины, и без того глубокие, словно стали резче. Руки у неё дрожали, когда она вытирала лоб роженицы.
– Бабушка, скажите… Она будет жить? – спросил мужчина. Его голос был еле слышным.
– Заткнись, Егор! – резко отозвалась старуха. – Говори такие слова подальше от Божьей свечи!
Комната словно сжалась. Воздух стал плотнее. Я ощущал, как напряжение нарастает. Аня снова вскрикнула, и её тело выгнулось в спазме. Мужчина шагнул было к кровати, но старуха остановила его взглядом.
– Всё будет, как должно, – пробормотала она, начиная молитву.
Каждая деталь этой сцены врезалась в меня, в мою память. Какое-то время я был почти безразличен к тому, что происходит вокруг. Но сейчас я чувствовал напряжение этих людей. Их отчаяние, страх, надежду. Это не было просто зрелищем для меня. Я видел жизнь, настоящую, которая боролась, чтобы появиться на свет.
Прошло ещё несколько мучительных мгновений. Женщина вскрикнула в последний раз, и вдруг всё стихло. И вот комната наполнилась звуком детского плача. Маленький, хрупкий звук разорвал тишину, и вместе с этим что-то внутри меня тоже дрогнуло.
– Девочка! Это девочка! – воскликнула старуха, поднимая младенца на руки. Её лицо осветилось радостью, глаза блестели. – Она жива!
Мужчина рухнул на колени, склонив голову. Молодая мать была слишком слаба, чтобы даже улыбнуться, но её глаза наполнились слезами. Она протянула руки, и старуха бережно передала ей ребёнка.
– Слава тебе, Господи… – прошептал мужчина.
Я смотрел на эту сцену и не мог отвести глаз. Жизнь, новая, чистая, невинная, появилась прямо передо мной. В этот момент я не чувствовал своего одиночества, своего проклятия. Всё, что я видел, было сосредоточено в этом маленьком существе, которое впервые открыло глаза.
Что-то внутри меня шептало остаться. Я ещё не знал, почему, но знал одно – я не уйду.
Рождение девочки стало началом чего-то совершенно нового для меня. Я, вечный наблюдатель,
Прошло несколько месяцев. Я не отходил далеко от дома, где произошли роды. Было что-то притягательное в этом месте – его простота, тёплая атмосфера, наполненная звуками смеха, голосами и движением.
Время в деревне текло размеренно. Жизнь была тяжёлой, но люди справлялись. Мужчины уходили работать на поля или в лес, женщины работали дома, дети носились по улицам, поднимая пыль. Но моя точка внимания оставалась на одном – маленькой девочке, которая только начинала открывать для себя этот мир.
Каждое утро мать брала её на руки и выходила на крыльцо, прижимая к себе.
– Смотри, солнышко моё, – говорила она, указывая на луга, простирающиеся вдаль. – Это всё для тебя. Расти большой и сильной.
Отец, суровый мужчина с загорелыми руками и грубым лицом, старался проводить больше времени дома, чем это было принято. Он делал для неё игрушки из дерева, даже несмотря на усталость.
– Вот, смотри, Маша, – говорил он, показывая вырезанную деревянную лошадку. – Это для тебя.
Девочка смотрела на лошадку широко раскрытыми глазами и тянула к ней маленькие ручки, издавая неуверенные звуки, похожие на смех.
Вечерами в доме зажигали свечи, и родители, укладывая ребёнка спать, пели тихие песни. Я сидел в тени, почти растворяясь в углах комнаты, но ощущал тепло этого момента.
Однажды ночью, когда деревня затихла, я наблюдал, как девочка спит в своей люльке. Лунный свет освещал её лицо, делая его похожим на что-то неземное. В этот момент я впервые за долгое время почувствовал, как внутри что-то отзывается. Это была не боль, не грусть, а что-то мягкое, тёплое, почти забытое.
Дни сменялись ночами, недели – месяцами. Девочка начала ползать, неуверенно, но целеустремлённо, исследуя дом. Её первые шаги были встречены радостью родителей. Отец, стоя на коленях, звал её к себе:
– Иди сюда, малышка, давай, смелее!
Она шаталась, падала, но упорно поднималась и, наконец, дошла до него. Он подхватил её на руки и закружил.
– Молодец! Ты у нас такая умница!
Эти моменты, такие простые для них, для меня становились чем-то сакральным. Я не помнил своих первых шагов, да и вообще, был ли у меня такой момент? Я пытался вспомнить, но воспоминания ускользали, как вода сквозь пальцы.
Наступила зима. Морозы пришли неожиданно, сковав деревню белым одеялом. Жизнь замерла, но в доме, где жила девочка, царило тепло. Огонь в очаге горел почти круглые сутки, обогревая комнату. Девочка, сидя на полу, играла с игрушками, которые сделал ей отец.
Я заметил, как она начала произносить первые звуки. Сначала это были простые «ма-ма», «па-па», но потом слова начали соединяться в неуклюжие фразы. Её голос, звонкий и мелодичный, разносился по дому, и даже я, сидя в своём незримом кубе, не мог не улыбаться.