Тот, кто убивает дракона
Шрифт:
Вторым исключением стал Сеппо Лорен, двадцати девяти лет.
– Да он же разносит газеты. Еще болеет за Хаммарбю, – сказал Сеппо и вернул фотографию Акофели ассистенту Стигсону.
– Откуда ты это знаешь? – спросил Стигсон.
«Бедняга, – подумал он. – У него интеллект ребенка, хотя выглядит вполне нормальным».
– На мне был свитер АИКа, – ответил Сеппо.
– На тебе был свитер АИКа?
– Я сидел и играл на компьютере. В футбол. Поэтому в свитере.
– Как же ты тогда встретился
– Мне понадобилось спуститься на заправку и купить чего-нибудь пожевать. Они же открыты по ночам.
– И ты столкнулся с ним?
– Да, хотя не выписываю никакой газеты. Я не читаю газет.
– Ты столкнулся с ним в доме?
– Да. – Сеппо кивнул. – Сосед получает газету.
– Откуда ты знаешь, что тот парень болеет за Хаммарбю? – спросил Стигсон.
– Он спросил, болею ли я за АИК. Увидел, наверное, мой свитер.
– И тогда ты сказал: все так и есть. Что ты болеешь за АИК?
– Я спросил, за кого он болеет.
– И что он ответил?
– За Хаммарбю, – сообщил Сеппо и удивленно посмотрел на Стигсона. – Я же говорил, что он так сказал. За Хаммарбю.
– Это единственный раз, когда ты разговаривал с ним?
– Да.
– Ты помнишь, когда это произошло?
– Нет, – сказал Сеппо и покачал головой. – Хотя снега не было в любом случае. Зимы, значит.
– Ты в этом уверен?
– Тогда я надел бы куртку. Нельзя же выходить на улицу зимой в одном свитере?
– Да, само собой, – согласился Стигсон. – Уж точно нельзя.
– Иначе можно простудиться, – констатировал Сеппо.
– Но точнее ты не помнишь? Я имею в виду время. Когда ты разговаривал с ним.
– Скорее всего, достаточно недавно, поскольку мама уже лежала в больнице. Когда она была дома, я не мог играть на компьютере слишком долго. Да и у нас всегда имелась еда.
– Я понимаю, – кивнул Стигсон. – Каким он показался тебе тогда? Разносчик газет, я имею в виду.
– Он был добрый, – ответил Сеппо.
Последней, с кем они разговаривали в доме, стала госпожа Андерссон. Анника Карлссон приставила к Стигсону надсмотрщицу, Фелиция Петтерссон основательно взялась за дело и объяснила ему еще до того, как они позвонили в дверь, что сейчас вопросы будет задавать она.
Госпожа Андерссон не узнала Акофели. Она никогда не видела его, в чем не было ничего странного, поскольку она обычно долго спала по утрам.
– Я встаю самое раннее в восемь, – сказала Бритт Мария Андерссон и улыбнулась. – Имею привычку пить кофе и читать газету в тишине и покое, а потом мы со Стариной Путте обычно отправляемся на утреннюю прогулку. Случившееся ведь просто ужасно, – добавила она. – Интересно, что происходит, опять же возникают опасения, можно ли жить здесь дальше.
Относительно какой-либо «связи» ее соседа Карла Даниэльссона с разносчиком газет Акофели она выразилась категорично:
– Абсолютно исключено. Говорю это не потому, что я знала Даниэльссона особенно хорошо, но тех немногочисленных случаев, когда мы встречались, хватило за глаза, и то, что он мог иметь какие-то отношения с данным молодым человеком, которого сейчас, похоже, убили, на мой взгляд, просто невероятно.
– И почему вы так считаете, госпожа Андерссон? – спросила Фелиция Петтерссон.
– Так ведь Даниэльссон был расистом, – сказала свидетельница. – И чтобы понять это, даже не требовалось знать его особенно хорошо.
Ничего полезного они от нее не получили, и на сей раз все обошлось без объятий. Фелиция Петтерссон одарила Стигсона предостерегающим взглядом, когда госпожа Андерссон протянула ему руку и чуточку наклонилась вперед с широкой улыбкой и выпятив грудь.
– Мы действительно должны поблагодарить вас за помощь, – сказал Стигсон, пожимая ее руку. – Спасибо еще раз.
«Умница», – подумала Фелиция, когда они уходили.
43
В то время как большинство его коллег занимались поквартирным обходом, инспектор Альм сидел у себя в кабинете и размышлял обо всех седых пантерах, несмотря на свой возраст внезапно всплывших в расследовании убийства. Он погрузился в это занятие с головой и в виде исключения за закрытой дверью.
Изменив себе, даже достал бумагу и ручку и принялся рисовать самые разные варианты развития событий, имевшие один общий знаменатель. В роли преступника в них выступали старые товарищи Даниэльссона. Один, два или даже больше, и это несмотря на то, что он в душе глубоко ненавидел все новые затеи, вроде криминального профилирования, анализа преступления и тому подобного.
Результаты проведенных им допросов Седермана и Гримальди оказались крайне неудовлетворительными. Первый просто-напросто отказался отвечать на вопросы, а второй даже не смог вспомнить, чем занимался. Из-за заболевания, наличие которого практически нельзя было проверить. Во всяком случае, силами самого Альма.
Он переговорил со своим старым коллегой, знавшим Гримальди, и по большому счету получил ухмылки и подмигивания в ответ.
– Я видел его пару недель назад, когда мы с женой зашли перекусить в новую пиццерию в Фресунде, которая, как все говорят, принадлежит ему, пусть это не значится ни в каких бумагах. И он находился в полном здравии.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Альм.
– Он сидел там, держа за руку некую блондинку, и я бы сказал, что она была вдвое младше его, можешь мне поверить.
«Мы строили Швецию, – подумал Альм. – Так ведь вроде назывались старые пни, взрывами пытавшиеся шантажировать правительство в 1997 году? Если люди ухаживают за дамочками в таком возрасте, то они наверняка способны насмерть забить друга, независимо от данных статистики преступлений на сей счет».
Все уравнение усложнило убийство Акофели, отсюда происходила и потребность в бумаге и ручке.