Тот, кто умрет последним
Шрифт:
— Психованные.
— Я не это имел в виду.
— Ну, я-то по-любому психованная, — сказала она.
— Почему ты так говоришь?
— Все так говорят, включая моего психолога. Хочешь доказательств? — Клэр схватила его руку и прижала к шраму на своей голове. — Чувствуешь? Вот где они вскрыли мой череп. Вот почему я не сплю всю ночь, словно вампир. Потому что у меня повреждение мозга.
Вопреки ее ожиданиям, Уилл не делал никаких попыток вырваться. Его рука задержалась в волосах Клэр, поглаживая шрам, отмечавший ее уродство. Возможно, он был толстым
Клэр отбросила его руку и пошла прочь. Продолжала идти, пока тропинка не прервалась на берегу озера. Там она остановилась и уставилась на пятнышки дождя на водяной глади. Надеясь, что Уилл последует за ней. И он пришел, встав рядом. С озера дул холодный ветер, и Клэр, задрожав, обхватила себя руками. Уилл же, казалось, не замечал холода, несмотря на то, что на нем были лишь джинсы и влажная футболка, облепившая все неприглядные выпуклости его пухлого туловища.
— Было больно? — спросил он. — Получить пулю?
Неосознанно она протянула руку, чтобы коснуться отметки на черепе. Небольшое углубление, положившее конец ее жизни нормального ребенка, который спал всю ночь напролет и получал хорошие оценки. Ребенка, который не произносил неправильных слов в неправильное время.
— Не знаю, ответила она. — Последнее, что я помню, это обед в ресторане с мамой и папой. Они хотели попробовать что-то новое, но я хотела спагетти. Я продолжала канючить: «Спагетти, спагетти». В конце концов, моя мама сказала официанту принести то, чего я желаю. Вот последнее воспоминание о прошлом. Что мама была недовольна мной. Что я ее разочаровала. — Она резко провела рукой по глазам, размазывая теплые полоски на щеках.
На пруду плакал баклан; одинокие, неземные звуки, которые он издавал, вызвали у Клэр комок в горле.
— Я очнулась в больнице, — сказала она. — И мои мама и папа были мертвы.
Его прикосновение было настолько легким, что Клэр не была уверена, не показалось ли ей это. Всего лишь невесомое касание пальцами ее лица. Она подняла голову, чтобы взглянуть в карие глаза Уилла.
— Я тоже скучаю по маме и папе, — признался он.
— Это жуткая школа с жуткими детьми, — заявила Джейн. — Каждый из них очень странен.
Они сидели в комнате Мауры, придвинув кресла поближе к камину, в котором горел огонь. Снаружи хлестал дождь, и ветер гремел оконными стеклами. Хотя она и переоделась в сухую одежду, сырость так глубоко проникла в кости Джейн, что даже жар пламени не мог ее согреть. Она потуже запахнула свитер и посмотрела на картину, висевшую над камином. На ней был охотник, закинувший винтовку на плечо и горделиво опирающийся на лежащего оленя. Мужчины и их трофеи.
— Слово, которое бы я использовала, — сказала Маура, — преследуемые.
— Ты имеешь в виду детей?
— Да. Их преследует преступление. Насилие. Неудивительно, что они показались тебе странными.
— Вы размещаете группу детей вроде этих вместе, детей, имеющих серьезные эмоциональные проблемы, и все это лишь укрепляет их странности.
— Возможно, — протянула Маура. — Но также это единственное место, где они находят поддержку. От людей, которые их понимают.
Это было не тем, что ожидала услышать Джейн. Маура, на которую она смотрела сейчас, сидя у костра, казалась другой женщиной. Ветер и влажность превратили ее обычно идеально уложенные черные волосы в спутанную шевелюру. Клетчатая фланелевая рубашка одета навыпуск, манжеты синих джинсов окрашены засохшей грязью. Всего несколько дней в Мэне, и она превратилась в кого-то, кого Джейн не совсем узнавала.
— Чуть раньше ты говорила, что хочешь забрать Джулиана из этой школы, — сказала Джейн.
— Так и есть.
— И что заставило тебя передумать?
— Ты видишь, как он здесь счастлив. И он отказывается уезжать. Вот, что он мне заявил. В шестнадцать лет он уже точно знает, чего хочет.
Маура потягивала чай из чашки, и рассматривала Джейн сквозь клубы пара.
— Помнишь, каким он был в Вайоминге? Диким животным, который все время дрался, и чьим единственным товарищем была собака. Но здесь, в «Ивенсонге», он обрел друзей. Это то место, где ему следует находиться.
— Потому что все они здесь со странностями.
Маура улыбнулась, глядя в огонь.
— Может быть, поэтому Джулиан и я связаны. Потому что я и сама со странностями.
— Но в хорошем смысле, — быстро добавила Джейн.
— И в каком же?
— Очень умная. Решительная. Надежная.
— Я начинаю ощущать себя немецкой овчаркой.
— И честная. — Джейн помолчала. — Даже если из-за этого тебе приходится терять друзей.
Маура уставилась в свою чашку.
— Мне придется платить за этот грех вечно. Не так ли?
Какое-то время они молчали, и единственными звуками были дождь, стучащий в окно и шипение огня. Джейн не могла припомнить, когда в последний раз они сидели и спокойно разговаривали только вдвоем. Ее сумка уже была сложена, и сегодня вечером ее ждали в Бостоне, но Джейн не сделала ни одного движения, чтобы уйти. Вместо этого она осталась в кресле, потому что не знала, когда им вновь представится подобный шанс. Жизнь слишком часто была полосой препятствий. Телефонные звонки, семейные кризисы, постоянно мешают другие люди, будь это морг или место преступления. Но в этот хмурый день никакие телефоны не звонили, никто не стучал в дверь, лишь тишина висела между ними, тяжелая от всего невысказанного за эти последние недели, с тех пор, как показания Мауры отправили копа в тюрьму. Полицейские Бостона нелегко прощают такое предательство.
Сейчас на каждом месте преступления Маура вынуждена находиться в атмосфере ледяного молчания и враждебных взглядов, и напряжение на ее лице было очевидным. В свете огня ее глаза казались впалыми, а щеки похудевшими.
— Графф был виновен, — руки Мауры сжались вокруг чашки. — И я бы подтвердила это снова.
— Конечно, ты бы так и сделала. Именно так ты и поступаешь — говоришь правду.
— В твоих устах это звучит, как дурная привычка. Нервный тик.
— Нет, чтобы говорить правду, требуется мужество. Мне стоило быть подругой получше.