Тот самый сантехник. Трилогия
Шрифт:
– Боря, блядь, притормози. Это на мне погоны, а ты в нашу работы не суйся.
– Так я и не собирался. Мне бы самому на работу попасть.
– Тогда зачем ты мне каждого местного бомжа на районе описываешь? – укорил Кишинидзе, написав на листике лишь словосочетание «хуй в пальто». – Ты давай лучше такую примету, по которой сразу определить можно.
– Так он на немецком шпарит! – заявил Боря и добавил тише. – Ну, как в порнухе.
Кишинидзде даже улыбнулся каким-то своим воспоминаниям, повторяя медленно:
–
– Так его какую хуйню не спроси, он ответит «я-я»! Правда сначала ещё яволь говорил, но потом как отрезало.
Старший лейтенант на листике тут же дописал «склонен к выебонам», но для полноценной характеристики этого было недостаточно. Покажи такой листик Хромову – он тебе тут же его поглубже и засунет.
И Кишинидзе тут же листик скомкал, в урну бросил. «Трёхочковым».
Боря, понимая, что следствие буксует, молча достал бумажник. У Кишинидзе тут же глаза загорелись. Но в руке всё ещё была кружка с кофе. И видимо пары в нос ударили.
– Но-но! – тут же добавил он. – За это сейчас по рукам бьют.
Но Боря весь бумажник оставлять не решился. Только водительское удостоверение достал, купюр не показывая. И на стол его кинул.
– Вот! Как с картинки. Только добавить пару лет на ебало, как будто на каторге отпахал и самое оно получится.
Старший лейтенант повертел прямоугольный кусок лакированного пластика, потом сфотал и вернул обратно.
– Это уже – вещь! Теперь только Хромова дождёмся, передам ему тебя с твоим немчиком и спать домой пойду. А они с Сомовым пусть шароёбятся по району. С лопатой.
– А немчик? – напомнил Боря и тут же добавил. – Я за него стол накрою. Ну или хотя бы кофе нормального куплю. Чтобы бодрее ночевалось.
Снова загорелись искрой интереса глаза старшего лейтенанта.
– Точно, немчик же, – снова повторил Кишинидзе, пощупал себя по карманам, зевнул и добавил. – Слушай, ну немца у меня сегодня нет. Ты завтра-послезавтра приходи, может какого немца тебе и организуем. Я как на работу попаду в следующий раз, весь поисковой локатор свой на немцах сразу и сориентирую. К нам вроде бы ссылали их сюда раньше, после Великой Отечественной. И тоже в валенках.
– Да нахрена мне другой немец? – немного привёл в чувство служивого блюстителя порядка сантехник без разводного ключа. – Мне и этого было по горло! Лишь бы рожу себе не отморозил. А то обратно в аэропорту не выпустят. А так сдать бы его обратно и забыть к едрене фене.
Кишинидзе кофе допил последний глоток, и поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен.
Боря вздохнул, буркнул:
– Ладно, вечером зайду, – и удалился.
Зря только время потратил. Теперь на остановку вообще смысла идти нет. Час-пик. Траффик. И пассажиропоток такой, что рад не будешь.
Мир стал немного светлее. Боря по лестнице спустился и вдруг в снегу бабку увидал. Побежал даже к ней. Что там делает в сугробе?
Но там лишь пакетик с картинкой бабки улыбчивой. Перфоменс почти. Снеговику на голову натянули. А тот на спину от ветра и завалился. Это под утро ветер стих. А ночью дуло так, что стёкла дрожали.
Комкая в руках пакетик с изображением бабки, Боря вдруг понял, что не хочет на работу. И за машиной не хочет. И немца искать – тем более не хочет. Сейчас он хотел только бабку из головы достать. И желательно куда-нибудь подальше забросить, как этот самый пакетик в урну поверх снега.
Тут то Боря и вспомнил, что сеанс у психотерапевта вчера вечером пропустил. По своим, ебабельным проблемам. А также припомнил, что от участка номер семь до её офиса гораздо ближе, чем от Лиды до участка номер семь. А по отношению к остановке почти равнозначно.
Решив поставить всех бабок в своей голове с помощью пары купюр в кошельке немца, Боря решительно к Ирине Олеговне направился. Психолог с фамилией Цветаева должен нести в мир счастье. Или делать его хоть немного краше, пока вокруг одни сплошные покрышки с чебурашками под тоннами снега. Потому что не заслужил такой участи ушастых друг девства.
Пока Боря добрался до офиса, обходя стадион по округе, уже половина восьмого стукнула. Но топтаться у входа не пришлось. Как оказалось, Ирина Олеговна принимает по пятницам с семи до тринадцати. И когда он вошёл внутрь помещения, на приёме уже кто-то был. Но этот кто-то уже излил за полчаса душу. И теперь стоял на пороге кабинета, мял в руках шапку и то ли прощаясь, то ли в порыве откровенности, добавил довольно громко:
– Я никогда не смогу стать пассивом, док. Стоит пустить шептуна и всё живое в округе погибает.
– Так попробуйте активную роль, – ответил ему без особого энтузиазма женский голос из глубин кабинета.
– Это что ещё за пропаганда?! – возмутился мужик ещё громче, Борю увидав на входе. – Вы в своём уме? Это же придётся в чью-то жопу пихать. А вдруг он аджики на ночь наелся? Давайте без меня.
– Молочко, вы не гей… Идите уже. Ваше время уже пять минут как истекло.
– Но мне нужен секс! – возмутился человек по фамилии Молочко. – Проверьте меня на пансексуальность, асексуальность и попытку стать трансгендером!
– Предлагаю перестать лазить по поисковикам, – ответила Ирина Олеговна. – Витаминки попьёте и все хорошо будет. Это просто… зима. Понимаете? Хочется нового.
Молочко кивнул и удалился.
Боря, пройдя по коридору ещё немного, подошёл к кабинету, поздоровался и спросил:
– Что с ним?
Ирина Олеговна с ходу оценила клиента по одёжке на «троечку». Но когда Глобальный воспользовался внутренней вешалкой и снял одежду, был поднят по внешнему виду до «четырёх с плюсом». Да и клиент наговорил лишнего в уже не её рабочие часы. Его проблемы.