Тотальная проверка
Шрифт:
Да, одно дело многочисленные испытания на лабораторных стендах, а другое, – здесь среди живых людей и особенно под проникающими взглядами «волкодавов» из ОРБ. Все прошло неплохо, за исключением слишком тесных контактов с разыскниками и сотрудниками аэропорта. За это по головке не погладят. Нужно в своем докладе Организации уделить этому больше внимания.
А тем временем семья Либерман, как-то удивительным образом успокоившись, разместилась цыганским табором на соседних креслах и второпях закусывала. Бабушка Роза, пережив несколько стрессов подряд, восстанавливала силы отменным аппетитом. Держась за самый кончик вилки, она выуживала из высокой литровой банки маринованные
– Изя, я тебя прошу, сядь в кресло, ты закрываешь мне весь мир, и я задыхаюсь, – жуя, проворчала бабушка. Изя, согнувшись, предварительно осмотрел сиденье, затем тихо опустился в него и тут же замер. В последний миг молниеносная маленькая рука успела подсунуть ему под зад остаток пирожного. Рома запомнил, как дедушка выворачивал ему уши, и теперь, получив сатисфакцию, злорадно улыбался, отбежав на безопасное расстояние. Дедушка мучительно искал альтернативу своим дальнейшим действиям. Первое, что пришло на ум, – больше никогда не подниматься из этого кресла, а тихо отойти в мир иной, где нет ни внука, ни Розы, а есть покой и тишина. Он представил, как выглядят сейчас сзади любимые, цвета какао с молоком, майские брюки, выпуска 1954 года, купленные в Батуми, и глаза сами собой увлажнились. Роза не рискнула хохотать с набитым баклажанами ртом, и только по ритмичным скачкам живота вверх-вниз можно было судить о ее эмоциональном состоянии.
Подняв гордо голову, Израэль медленно встал и, прикрывшись полиэтиленовой сумкой с изображением Джоконды великого Леонардо, пошел к туалету. Там, наскоро застирав зеленоватое жирное пятно на брюках, ему теперь пришлось выйти из кабинки, и стоя в сиреневых семейных трусах, держать мокрое пятно на штанах перед электрическим полотенцем. Горячий воздух разогрел его пылающее от стыда лицо, а в голове рождались одна страшнее другой картины экзекуции, которым он подвергнет внука, как только они доберутся до места.
8
Пока Кулешов ехал в Тушино к своему дому, где он родился и вырос, совсем стемнело. Выключив двигатель, он привычно осмотрелся. Не то, чтобы он опасался кого-либо, скорее, это был профессиональный ритуал, необходимое условие среды, в которой ему приходилось жить. Поставив машину на сигнализацию, подошел к подъезду, набрал код дверного замка и, отворив дверь, вошел в хорошо освещенный холл дома. Несмотря на то что его квартира находилась на пятом этаже, лифтом он пользовался крайне редко. Как обычно, в нарушение всех инструкций, он вынул из кобуры пистолет, передернул затвор и снял предохранитель. По лестнице поднимался, всегда придерживаясь стены, подальше от перил. Поднявшись на свой этаж, Кулешов почувствовал легкую отдышку. «Так, нужно побегать с месячишко», – решил он. Благо канал им. Москвы находился сразу за двором, и его берега были идеально приспособлены для пробежки. Еще учась в школе, он с товарищами отмерил дистанцию в пять километров, как раз к старым шлюзам, а затем по мосту на противоположную сторону канала и назад. Заросшие берега, небольшие поляны и кустарники создавали ощущение полного отсутствия города. Здесь в погожие вечера было довольно людно. Места для вечернего «междусобойчика», шашлыка или свидания лучше не придумаешь.
Дверь в квартиру Кулешов всегда открывал своим ключом. На этот счет у него с женой было несколько ссор, на которые он шел сознательно, приучая ее никогда не подходить к двери и не спрашивать: «Кто там»? Знакомые, подруги, соседи никогда не звонили им в дверь, предварительно не предупредив по телефону. Кто забывал об этом, мог хоть час давить на кнопку дверного звонка или голосом пытаться позвать хозяев, результат был один – полная тишина.
Настя, как обычно в это время, сидела, сжавшись в уютный калачик на диване и смотрела новости 6-го канала.
– Без тебя, естественно, там не обошлось, – с легкой иронией и спрятанной гордостью за своего мужа уверенно сказала она.
– Рыбка, ты очень много смотришь этот гнусный ящик, имея возможность все узнать из первых рук. Слушаешь всякую журналистскую дребедень, – Кулешов крепко обнял ее, зарывшись в копну волос и чувствуя, что все напряжение дня уходит из него, а взамен вливается приятная нега.
– Так ведь журналисты говорят на человеческом языке, а от тебя можно услышать о сукровице, вытекающей вместе с мозговым веществом из носа убитого, об открытом глазе, лежавшем на асфальте, или кишках, которые убитый держал в своих руках, не говоря о подробном описании вида утопленника, – она уже стаскивала с него бледно-голубую куртку и смотрела насмешливо прямо ему в глаза.
– Ну и что в этом страшного? Вот утопленников, выловленных дней через двадцать, или слегка прикопанные трупы на стадии месячного разложения я и сам выносить не могу, – и он тут же получил шлепок по губам.
– Какой же ты, все-таки, гад! Я теперь ужинать не смогу с тобой. Иди и давись сам своей любимой жареной картошкой, – она вырвалась из его рук и с размаху швырнула куртку на кресло.
– Все, все, все! Сдаюсь, каюсь, прошу прощения, – Игорь не дал ей уйти, снова обнял и теперь стоял молча, ожидая, когда утихнет праведный гнев. В силу своего характера Настя не могла дуться долго. Вот и сейчас, дернувшись пару раз для видимости, затихла.
– Ну, долго мы будем так стоять, как два дурака? – спросила она совсем мирным голосом.
– Я знаю, чего ты нервничаешь. Скучаешь по Максимке. Поверь, ему там очень хорошо, и он о нас вспоминает только тогда, когда твоя мама и моя любимая теща начинает выяснять, кого он больше любит. Ну, представь, рыбка, свежий воздух, лес, Волга, луга, плесы. Коровки пасутся…
– Да и продолжай дальше, – пастушок молоденький-молоденький. Только дядя Гриша вовсе не молоденький, это раз, а два, он ни одного слова нормального не знает и с коровами разговаривает только матом, причем так, что его и в Костроме слышно.
Две недели назад шестилетнего Максима отправили к бабушке в Саметь – небольшое село в двенадцати километрах от Костромы. Кулешов, побывав там однажды, решил, что это земной рай, и если он доживет до пенсии, что с его профессией сделать довольно проблематично, то бросит к чертовой матери столицу с ее грязью, кровью и изматывающим ритмом жизни и переедет сюда навсегда.
Свирель телефонного звонка прервала мечты и вернула Кулешова на московскую землю.
– Ас, послушай, пожалуйста. Я дома только для Сереги Шилова, – усталость снова начала вползать в сознание.
Она сразу узнала мягкий вкрадчивый баритон Генерального прокурора:
– Добрый вечер, Анастасия Егоровна! Нашего «Пинкертона», разумеется, дома нет, – он говорил с таким подтекстом, будто видел Игоря, сидящего перед телевизором, – если он объявится или позвонит, не будете ли Вы так любезны передать ему, что в 22:30 у нас небольшое совещание. Обещаю, что надолго мы его не задержим. Машина будет у Вашего подъезда в 21:45. Простите великодушно за испорченный вечер, надеюсь, Вы понимаете, что у нас тут творится.