Товарищ анна (повесть, рассказы)
Шрифт:
Наконец терпение Анны лопнуло. Утром в пятницу Валька проснулся, разбуженный резким звуком застегнутой молнии. Анна готова была уходить. Он повернулся и спросил, куда она. В его голосе было тяжелое спокойствие человека, который знает, что бежать отсюда некуда. Он был готов к крику, скандалу и нравоучению, но Анна ничего не сказала, подхватила сумку и быстро ушла.
Валька поднялся, не чувствуя в душе ничего, умылся, заварил растворимый кофе. Дома не было никого. С кружкой прошлепал назад в комнату, захотел включить компьютер и увидел на столе свой обратный билет. Один. Второго, Анниного, не было. В Вальке что-то обмерло.
Через десять минут он был на остановке. За эти дни город
Валька несся как ошпаренный, но, увидев ее, притормозил, подошел степенно, переводя дух. Она перестала прыгать, отвернулась. Валька взял ее сумку. Она вцепилась в ручку.
— Давай дома оставим. На фига ее с собой тащить?
Анна смотрела жестко и не выпускала. Подошла маршрутка до центра.
— А, — махнул Валька рукой. — Ну, так поехали, что ли?
— Эта? — с недоумением глянула Анна на номер. — Мне другую сказали.
— Да без разницы у нас, — ответил Валька, схватил ее за руку и втянул в машину.
23
Пока ехали, Анна оттаивала. Когда проезжали Волгу, снова ее глаза загорелись. Всю дорогу молчали, но Валька чувствовал: прощает. Взял ее за руку, стал растирать замерзшие тонкие пальчики. Она не вырывалась.
Они вышли в центре, возле ЦУМа, пошли по крутой улочке вверх, на Венец, и Анна с каждым шагом ободрялась все больше, оглядывалась по сторонам на стоящие бок о бок советские и дореволюционные здания и млела, как будто сбывалась ее мечта. Валька дивился.
— Ты чего, не была больше нигде, кроме Москвы? — догадался он. Она не ответила, хитро поджала губку.
Они свернули в пустой стылый сквер и постояли перед памятником Карамзину, где немерзнущая полунагая Клио читает свой бесконечный свиток и совершенно безразлична к тому, какое время и что происходит вокруг.
— Смотри, Анька, это ты, — пошутил Валька.
— Глупости какие, — фыркнула она. — Ни капельки не похожа.
— Ну ведь это так… образно. Ты, конечно, лучше. — Он поцеловал ее в стылые губы.
На площади перед Мемцентром, выстуженной, продутой, было пустынно, словно она простреливалась. Ни один человек не шел ни к педуниверситету, ни в музей. Валька и Анна пересекли проплешину побыстрей и ступили в покои музея, громадные, сокрытые от всего мира. Что бы ни происходило снаружи, тишина в этом здании обещала оставаться неизменной, как в древнем храме, где давно прекратились служения, но еще сохранилось уважение к божеству. Они купили билет и поднялись на второй этаж.
Анна тут же ощутила себя как дома. Здесь было все, что она любила: старые фотографии, выцветшие документы, интерьер комнат, воссозданные макеты улиц провинциальной России конца девятнадцатого столетия. Это был ее собственный внутренний мир, расставленный в порядке и выставленный за стекла витрин. Ступая бесшумно по стоптанной красной дорожке, вдыхая стоячий, пыльный музейный запах, Анна выглядела спокойной и счастливой. Она не шла, а плыла между стендов, увлекая Вальку за собой, вдруг начиная что-то быстро рассказывать. Информация вырывалась из нее потоком — все, что учила она когда-то, оживало при виде знакомых фотографий, газетных вырезок, карикатур, не потревоженных прикосновением духа времени.
Долго стояла она в полном восхищении перед моделью тайной типографии: маленький домик в стеклянном кубе,
Потом они долго рассматривали подарки Ленину от советского народа, каждый вызывал у Анны взрыв эмоций. Фарфоровые чашечки и блюдца, домотканые ковры, платки, статуэтки, вышитые знамена, шкатулки — все с изображением Ильича. Гигантский бивень мамонта с вырезанной на нем историей освобождения народов Севера; чеканные блюда с Кавказа; посуда, мебель, огромные, занавешивающие окна зала шторы с профилем Ленина — во все эти вещи история страны, людских страданий, надежд и заблуждений въелась, как пыль, и Анна млела, ощущая ее нафталиновый запах.
В том зале за ними, как собачонка, увязалась блеклая женщина-служительница, дремавшая до этого в углу и разбуженная вздохами Анны. Она двигалась сначала на несколько шагов позади, но всё приближалась и приближалась, наконец они разговорились с Анной, почуяв друг в друге единомышленников. Женщина устроила им бесплатную экскурсию, рассказывала о вещах, как будто они были ее собственностью.
Так дошли они до конца зала, до трехметрового панно на стене, сложенного из самоцветов. На нем была громадная молодая женщина с прямыми, как столбы, ногами, круглыми коленями, рубленой фигурой и поднятыми вверх руками, а на заднем фоне силуэтами стояли рабочие, советские люди. Служительница, предвкушая восторг гостей, как фокусник, удалилась за ширму, щелкнула там выключателем, и все панно осветилось изнутри, прозрачные камни засияли разными оттенками цветов, оживляя фигуры.
— Это подарок музею к столетию Владимира Ильича от эстонского народа, — с гордостью сказала сухонькая женщина.
После этого им, как дорогим гостям, был открыт доступ в небольшой боковой зальчик, гулкую, уходящую вверх трубу с бюстом Ульянова-подростка на возвышении у стены.
— Здесь принимали в пионеры, — объявила женщина, и ее голос слепой птицей заметался под потолком, как в соборе.
Валька и Анна стояли в центре и оглядывались, подавленные и восхищенные строгой красотой зала, где дети того времени проходили обряд инициации. Легко представилось, как играла здесь торжественная музыка, падая с потолка из черных колонок, как третьеклассники стояли по периметру, бледные от значимости минуты, подтянутые, в опрятных своих костюмах, все одинаковые, и какой-нибудь взрослый, скорее всего молодая женщина, комсомолка, вызывала каждого поименно перед строем, повязывала галстук. И новоиспеченный пионер дрожащим, срывающимся голосом произносил, как молитву, клятву перед белым лицом гипсового бюста: «Я, имярек, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…» И целовал алое знамя. А потом, за стенами этого храма, его встречали родители с цветами, будто после крестин, и был торжественный вечер в школе: читались стихи, играла музыка, танцевали парами мальчик-девочка, притушив свет в зале, быстрее, в такт музыке, билось сердце, казалось, что дети и правда стали взрослыми, верилось в лучшее, в собственные силы, в возможность счастья — для всех…