Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
— И тогда они останутся и будут продолжать работу! — громко расхохотался Калашников. — Тут, милый мой, простой расчет. Сюда вы их привезли на чьи деньги? На мои! А если они зашебуршат и захотят обратно, — не думаете ли вы, что я побегу на вокзал заказывать для них специальный вагон?! А эта голытьба вся вместе на один билет не наскребет!.
Утром, увидев москвичей, иваново-вознесенские литейщики не на шутку встревожились.
— Все пропало! — воскликнул один из рабочих.
— Вот бестия Калашников! Перехитрил нас! — горько
Бабушкин и его друзья-подпольщики в первый момент тоже растерялись. Что теперь предпринять?
Бабушкин предложил:
— Давайте к концу смены соберем бастующих у заводских ворот. Потолкуем с москвичами. Они же — свои, рабочие. Уговорим их ехать обратно.
Вечером у заводских ворот собралась толпа иваново-вознесенских литейщиков.
Было душно, пыльно. Рабочие и их жены стояли молча, неподвижно на истоптанной песчаной площадке у ворот. Сбоку была трава, но никто не садился.
Когда проревел гудок и москвичи один за другим вышли за ворота, их кольцом окружили бастующие.
Голодные, озлобленные иваново-вознесенцы грозно наседали на приезжих.
— Ишь ироды, — визгливо кричала сухопарая женщина с впалой грудью и огромными красными руками, жена одного из рабочих. — У меня четверо детей не жрамши! А вы на чужой хлеб позарились!
Бабушкин стоял тут же в толпе. Кое-где уже вздымались кулаки. Иван Васильевич понимал: еще минута — и начнется драка.
— Товарищи! — звонко выкрикнул он, вскочив на каменную тумбу. — Спокойно, товарищи!
Толпа немного поутихла.
— Все мы — рабочие, — продолжал Иван Васильевич. — И должны стоять плечом к плечу. Москвичи не хотели предавать нас. Их обманули. Не сказали, что у нас стачка. Так я говорю, товарищи? — обратился он к москвичам.
— Знамо, так!
— Мы не иуды! — послышались крики из группы приезжих.
— А раз так, товарищи, — крикнул Иван Васильевич, — мы просим вас: возвращайтесь обратно, не срывайте стачку, не мешайте нам отстаивать свои права!
— Правильно!
— Вертайтесь до дому!
— Езжайте в Москву! — закричали иваново-вознесенцы.
— Да, господи, — плачущим голосом взмолился один из москвичей, рябой парень с девичьими голубыми глазами. — Мы хоть зараз… С радостью. Да как вернешься? Денег-то на «чугунку» нету!
Толпа сразу замолчала. В самом деле, вот переплет! Что же придумать? Лица в толпе вытянулись, озабоченно нахмурились.
— Товарищи, — снова закричал Иван Васильевич. — Выход есть! В единстве — наша сила! Вспомните, товарищи, как стойко и сплоченно держались обуховцы [19] . На жизнь и на смерть! Москвичи согласны помочь нам, а мы поможем им! Товарищи, соберемте деньги им на билеты!
19
В мае 1901 года на Обуховском военном заводе в Петербурге вспыхнула стачка. Начальство вызвало войска. Безоружные рабочие построили баррикады, булыжниками и кусками железа отбивались от солдат. Это событие вошло в историю под названием «Обуховская оборона».
— Да где ты соберешь-то?! — раздраженно закричала костлявая женщина. — Дома — шаром покати. Крысы и те от голодухи очумели — так и рыщут по комнате среди бела дня.
— Ничего, — перебил старик литейщик в мешковатом брезентовом плаще, негнущемся, словно он из фанеры. — Сами без хлеба, оно точно. Но для такого дела последние гроши отдадим. Верно я говорю, товарищи?
— Верно! Правильно! — закричали вокруг.
— Ну то-то же! — сказал старик.
Горбоносый, с черными косматыми бровями и острым взглядом больших круглых глаз, он походил на старого степного ястреба.
— Я, значится, часы жертвую, — строго сказал старик и, отодвинув борт негнущегося плаща, достал из пиджака большие, луковицей, часы.
— Серебряные.
— Я самовар заложу! Пропади он пропадом! — воскликнул парень с красным лицом, обожженным вечно пышущими жаром печами.
— А я жинку уговорю шаль продать! Знатная шаль! — закричал другой рабочий.
— Надо торопиться, товарищи, — сказал Бабушкин. — Вечерний поезд на Москву уходит через два с половиной часа. Вы, — обратился он к москвичам, — захватите свои пожитки и идите на станцию. А мы, товарищи, пошли по домам. Через два часа встретимся на вокзале. Тащите, кто сколько может!
Вскоре на вокзале собралась огромная толпа. Тут были и иваново-вознесенцы, и москвичи. Местный старик литейщик в широком, как колокол, коротком пальто, положил на скамейку в привокзальном садике свой картуз. Все подходили и бросали туда деньги.
Несколько полицейских стояло тут же. Калашников узнал о сговоре рабочих и вызвал полицию. Но она ничего не могла сделать. Москвичи ведь не подписали с заводчиком никакого контракта и теперь вольны были поступать, как хотят.
В толпе шныряли агенты заводчика. Тут же был сам управляющий.
— Братцы, — ласково говорил он москвичам, хватая то одного из них, то другого за лацканы пиджака. — Заработок увеличу. Не уезжайте.
Литейщики только отмахивались от него.
Тогда управляющий стал хитрить.
— Вы ведь целый день уже проработали, — внушал он москвичам. — А платы не получили. Разве вам не обидно: свои, кровные, пропадут!
— Подавись нашими грошами! — закричал рябой парень.
Когда подсчитали собранные деньги, оказалось — не хватает.
Шестеро москвичей осталось без билетов.
— А мы и так доедем… зайцами, — подмигнул рябой парень.
— Нет, товарищи, — вмешался Иван Васильевич. — Полиция только и ждет случая, чтобы придраться. Вы сегодня у нас переночуете, а завтра мы вам соберем на билеты.