Товарищи по оружию
Шрифт:
Мокрый до пояса Артемьев стоял рядом с часовым и, ежась от холода, ждал адъютанта, который что-то долго задерживался.
Из палатки кто-то вышел. Артемьев увидел знакомую полную фигуру начальника штаба. Начальник штаба вперевалку дошел до машины, хлопнул дверцей и уехал.
Наконец адъютант вернулся, и Артемьев, войдя в палатку, увидел, что в ней кроме командующего были еще трое: командир танковой бригады Сарычев, молодой, вихрастый, по виду похожий на лейтенанта,
Командующий сидел в углу на своей неизменной парусиновой табуретке и показывал нагнувшемуся над картой командиру бронебригады, куда тот должен вывести один из своих батальонов, к рассвету переправив его на восточный берег.
– Огнем и броней ударите с тыла по японцам, когда мы их сбросим с Баин-Цагана и они покатятся к переправе, – сказал командующий, подчеркивая слово «покатятся». – Задача ясна?
– Ясна, товарищ комкор!
– А что у нас лицо такое? Сапоги жмут?
– Потери большие, товарищ комкор.
– Потери как потери, – сказал командующий. – Завтра, когда выполним задачу до конца, сравним с результатами. Отправляйтесь! – Он привстал и пожал руку командиру бронебригады, которую сегодня прямо с марша бросил в самое пекло боя.
– Как там пехота? – обратился командующий к Артемьеву, когда командир бронебригады вышел из палатки.
Артемьев доложил, стараясь унять дрожь. Неудачное купание давало о себе знать.
– Батальон заканчивает рыть окопы полного профиля, правым флангом упирается в самый берег. Как вы приказали, лично проверил.
– Это я вижу. – Командующий без улыбки оглядел его с головы до ног.
– Я вам докладывал, товарищ комкор, – перестав пить чай, сказал черноусый полковник, – что мой Красюк все сделает как положено.
И Артемьев понял, что черноусый полковник был командир стрелкового полка Баталов и что ею полк, наверно, уже прибыл целиком.
– Так ведь в такую цепочку пришлось растянуть ваш батальон, – сказал командующий, – что поневоле тревожился.
– Теперь весь полк здесь, – сказал полковник. – Можно не тревожиться.
– А я теперь и не тревожусь, можете меня не успокаивать, – с иронией заметил командующий и снова повернулся к Артемьеву.
– В батальоне взяли в плен японского подпоручика, – сказал Артемьев и на мгновение запнулся. – Но по дороге сюда он при попытке к бегству был ранен и умер.
Командующий поморщился и молча посмотрел в лицо Артемьеву, как бы спрашивая: правда ли – насчет попытки к бегству?
– Документы?
– При
– Отдайте, – кивнул командующий в сторону адъютанта, снова оглядел Артемьева с головы до ног и неожиданно мягко добавил: – Чаю выпейте – вон в термосе – да приткнитесь, поспите. Через два часа вместе с пехотой пойдем громить самураев.
– Можно сказать, что они уже в основном разгромлены, – наливая себе чаю, услышал Артемьев голос командира танковой бригады.
Фраза походила на возражение, даже на вызов, и Артемьев ожидал, что командующий ответит на нее резкостью. В палатке воцарилась тишина. Артемьев слышал, как его зубы стучат о крышку термоса.
– Это верно, – наконец сказал командующий.
– Главное дело сделано. Сегодня, танкистами, – закусив удила, сказал командир танковой бригады. – Осталось только закрепить поле боя.
Командующий нахмурился: слова Сарычева были бестактны по отношению к командиру стрелкового полка Баталову, людям которого предстояло своей кровью закреплять это поле боя. Но можно было понять и ожесточение Сарычева, у которого, по неполным данным, уже сожжено и подбито шестьдесят танков.
Только поэтому не оборвав его, командующий сказал, подчеркнуто обращаясь сразу и к нему и к Баталову:
– Ваша совместная атака при поддержке артиллерии и авиации должна быть последней и решающей. Бригаду разрешаю повести лично! – Это он добавил, повернувшись к Сарычеву, и на ожесточенном лице танкиста мелькнула короткая усталая улыбка.
Чувствуя себя лишним при этом разговоре, Артемьев, обжигаясь, проглотил несколько глотков чаю, поставил термос и, откозыряв, вышел из палатки.
Адъютант, выйдя вслед за ним, сунул ему в руки шинель и сказал, что в двухстах шагах отсюда стоит палатка танкистов, где можно поспать, а может быть, и поесть.
Артемьев поблагодарил адъютанта больше за шинель, чем за совет, он чувствовал такую усталость, что ему было лень идти сейчас еще двести шагов, да вдобавок неизвестно в каком направлении. Отойдя на пять шагов от палатки, он опустился прямо на землю, положил голову на бруствер японского окопа и накрылся шинелью.
В возбужденном сознании лихорадочно отпечаталось все происшедшее за последние двое суток бессонной работы в оперативном отделе. Сначала спокойное нанесение спокойной обстановки на карту для доклада командующему, потом внезапная канонада, японская танковая атака и, впервые после ранения, снова свист снарядов над головой. Потом сумасшедшая гонка по непроглядной степи в штаб танковой бригады, два рейса в броневичке на поле боя с приказаниями и, наконец, последняя ночная поездка…