Товарищи
Шрифт:
Жутаев сидел задумавшись. Целую смену он работал изо всех сил, стараясь заформовать не меньше деталей, чем делал в Сергеевне. Он заметил, что и Мазай и другие ребята сегодня работали старательнее, чем вчера. А Мазай спины не разгибал: видимо, решил догнать Жутаева. Сколько заформовал Мазай, Жутаев не знал, но сам перекрыл сергеевскую выработку и сделал пятьдесят деталей — больше нормы взрослого рабочего.
Выработка эта досталась Жутаеву нелегко: он очень устал. Ныли руки и ноги. Сохло во рту.
Увидев перед собой Олю, он смутился,
А Оля немного помолчала, в упор рассматривая его, и спросила:
— Тебя как зовут?
— Б-борис, — ответил он, чуть заикаясь.
— Борис? Значит, Боря. А меня Оля. Давай познакомимся.
Он неловко пожал маленькую твердую руку и смутился еще больше. Оля уже успела умыться, его же рука была еще в черной формовочной земле.
— А ты почему все время один? И вчера и сегодня. Даже и не подойдешь к ребятам.
Он пожал плечами:
— Да… так… получилось.
А Оля подошла еще ближе.
— И в цехе один, ни с кем, и здесь вот один. Одному-то ведь, мне думается, бывает скучно.
— Да… ко-конечно.
— Ты заика? — спросила она таким наивным тоном, что нельзя было понять, искренность ли в нем или скрытая насмешка.
Жутаев недоуменно взглянул на Олю:
— Почему заика? Нет.
— Говоришь — тянешь, вот мне и показалось. Ты все-таки скажи, Боря, почему от ребят отделяешься? По-моему, нехорошо получается, если так. Верно?
Вопросы она задавала простые, но отвечать на них было нелегко. Односложный ответ ничего не даст, а отвечать этой почти незнакомой девочке пространно он не мог.
— Не… не познакомился еще. Я ведь только позавчера приехал и никого не знаю.
— А-а-а-а! Еще не познакомился. Значит, не успел еще?
— Не успел.
— А правду говорят, что ты уже подрался? Тут успел, ага?
— Случилась такая неприятность.
— Я слышала. В общежитии к тебе приставать начали, да?
— Не то чтобы приставали…
— Наши могут… Особенно Мазай.
— Одним словом, дело прошлое.
— Ты, кажется, очень тихий и хороший мальчик. А наши мальчишки и драчуны и вообще… Если они и дальше будут привязываться, ты не дружи с ними, а вечером или когда время свободное к нам приходи, к девочкам. Прямо в общежитие. Хороших мальчиков мы пускаем к себе в общежитие. Приходи смело, не бойся: девочки у нас не дерутся, они не тронут. Мы вечером в куклы играем. Ты, наверно, любишь играть в куклы? Интересно, правда?
Только сейчас Жутаев почувствовал в словах Оли насмешку и, закусив губу, отвернулся. Когда она подошла, он хоть и смутился, но и обрадовался — таким искренним и добрым был ее голос.
А Оля уже звала другую девочку:
— Наташа, иди скорее сюда!
Наташа в ужасе замахала руками, но Оля подбежала к ней:
— Ну иди, Наташа, познакомишься с Борей.
Она схватила Наташу за руку и потянула за собой.
— Пусти, — вырывая руку, шептала Наташа, — пусти, а то рассержусь и уйду и разговаривать с тобой больше не буду! Пусти! Как тебе не стыдно, Ольга!
Но Оля не отпускала ее, тащила изо всех сил и приговаривала:
— Да ты не бойся, он тихонький! Двух слов связать не может. Так себе, ни рыба ни мясо, и на мальчишку не похож — краснеет, заикается. Идем, не бойся.
Наташа наконец освободила руку и тут же убежала. Оля обернулась и отступила назад — перед ней стоял Жутаев. Он тяжело дышал, будто взбежал на пятый этаж. Это был уже не тот смущенный и растерянный парнишка, с которым она только что разговаривала. Сейчас это был гневный, волевой человек со смелым и прямым взглядом. Оля даже удивилась, увидя его таким.
Жутаеву хотелось наговорить ей резких и оскорбительных слов, и он с трудом сдерживал себя:
— Как… как… вы можете вести себя так… некрасиво! А еще девочка… За такие поступки… знаете…
Но его гневный вид только на мгновение смутил Олю. Она тут же овладела собой, встала в вызывающую позу, гордо вскинула голову, и в ее прищуренных глазах было уже не наивное лукавство, а надменность и презрение. Она шагнула вперед, подбоченилась и грубовато сказала:
— Ну, нечего петь! Я такая, какая уж есть. И сама знаю, что красиво, что не красиво. А у тебя, конечно, спрашивать не буду, как мне быть и что делать.
Оба они были так поглощены стычкой, что даже не заметили, как к ним подошел мастер Селезнев. Услышав последние слова Оли и уловив ее тон, он сразу же понял, что здесь происходит настоящая ссора, и решил вмешаться:
— Что за спор? В чем дело?
Пока Жутаев собирался ответить, Оля опередила его и затараторила:
— Стоим мы, товарищ мастер, с подругой Наташей, из токарного цеха, стоим разговариваем, а он и привязался: и такие вы и сякие. Чего только не наговорил! Прямо уши вянут. Наташа убежала, а он на меня накинулся.
Оля говорила так убежденно и настойчиво, так горячо жестикулировала руками, а на лице ее было столько воз-мущения, что слова ее походили на правду. Жутаева это возмутило еще больше.
— Как вам не стыдно! Как не стыдно лгать! Ведь не я к вам подошел, а вы сами. Не я стал приставать, а вы. Да, вы! И не смотрите, пожалуйста, так удивленно. Да еще и подругу свою хотите втянуть. Вы правду боитесь сказать — это трусость, это хуже подлости!
Никто из ребят никогда еще не разоблачал Олю и не укорял так горячо и так открыто; она даже растерялась и смутилась, но ничем не показала этого и искусно изобразила негодование.