Товарищи
Шрифт:
Разговор был окончен. Фрезеровщик повернулся к станку.
«Важный какой, — подумал Митя, — вот встретимся через год, тогда поговорим».
Честно говоря, он считал, что у Боброва были несомненные преимущества перед ним. Он, Митя Власов, только читал в газетах о Куйбышевском гидроузле, а Санька Бобров (мысленно Митя именно так упрямо называл фрезеровщика) уже давно работал для этого гидроузла. Как-то уж так неудачно складывается жизнь, что повсюду он опаздывает и про всё ему только приходится читать в книжках: гражданская война, Великая Отечественная
Очевидно, и Сережа был расстроен по тем же самым причинам, потому что он наклонился к Мите и крикнул сквозь шум:
— Вот это работа! А мы ножовку делаем.
— А ты что хотел? — рассердился вдруг Митя. — Без году неделю у верстака стоим — и сразу турбину монтировать?
Почему-то, когда его собственные мысли высказал Сережа, они показались ему необдуманными и легковесными.
Снова откуда-то из недр цеха появился мастер и повел их дальше. Они прошли вдоль длинного ряда станков, и теперь уже цепкие взгляды ребят останавливались не на машинах, а вылавливали тех парней, на которых лежала печать ремесленного училища.
Дело было не только в возрасте того пли иного рабочего; иногда парень выглядел совсем взрослым, но Митя мгновенно находил в его внешнем виде какую-нибудь мелочь: то бляшку на ремне, то форменную пуговицу на пиджачке, которая безошибочно указывала на недавнее прошлое фрезеровщика. Таких ребят было много. Митя повеселел.
В слесарном цехе мастер подошел к одному из рабочих и взял с верстака кальку.
— Чертежи читаете?
— Читаем, — ответил Митя.
— Давайте. Сначала ты.
Митя нашел вид сверху и вид сбоку. Разобрал и назвал размеры. Сказал, какой здесь возможен допуск.
— Инструменты? — спросил мастер. — Что тебе потребуется для обработки этой детали?
— Пила драчовая. Пила шлифная. Купорос для разметки. Керн. Чертилка. Наждак.
— Точнее. Это, сват, не училище: тут самому надо из кладовой всё заказывать и по двадцать раз туда людей не гонять.
— Шлифная пила круглая… — добавил Митя.
— А отверстие пальцем будешь сверлить?
— Сверло надо… Плашки. Метчики.
Мастер взял другой чертеж, показал Сереже и опять подробно расспросил, с какой операции надо начинать работу, какие размеры, инструменты. Потом вынул из шкафчика поковку неправильной формы и велел найти центр.
Если ученики отвечали не совсем точно или слишком затягивали ответ, лицо мастера принимало мучительное выражение, словно ему сверлили зуб.
Очевидно, он под конец остался доволен ребятами, но ничего положительного не сказал им: пока они не работали на его заводе, он не считал нужным расхваливать их.
Он только как бы мимоходом спросил:
— Из общежития?
— Да.
Опять лицо его скривилось, как от зубного сверла, и он сказал Мите ноющим голосом:
— Ну что ты, сват, честное слово, неужели во всей Москве родичей нет?
— Тетка есть.
— Родная? — обрадовался мастер. — На крайний случай можешь у нее временно устроиться?
Митя ответил, что вряд ли это может получиться: тетка уехала на Дальний Восток.
— Ну, что с вами делать, ребята? — сокрушался мастер. — Ладно, через год еще корпус построим.
Он говорил так, словно вопрос о поступлении на его завод этих слесарей, которые еще и не были настоящими слесарями, уже давно решен и остаются только мелочи оформления.
— Значит, придете с четвертым разрядом. Через полгода-год сдадите на пятый, а там рукой подать до шестого. В вечернюю школу ходите?
— Нет, в этом году опоздали.
— Ну, что вы, честное слово, ребята! Вы же мне всю картину портите.
Митя сказал, что с этой осени они собираются непременно пойти в вечернюю школу. Поахав по поводу потерянного года жизни, мастер проводил их до проходной, где сказал вахтеру:
— Мои ребята. Постоянный пропуск через год оформим.
Жадность сменного мастера к молодым рабочим была ненасытна. Стоило ему увидеть, что парнишка старательно и умело справляется с делом или же толково разбирается в работе, еще не умея как следует ее производить, уж в голове Егора Ивановича начинали роиться планы, как бы закрепить этого парнишку за своим заводом.
Задолго до окончания практики (на инструментальном заводе проходили практическое обучение многие ремесленники) Егор Иванович начинал обивать пороги в кабинетах начальства.
Прежде всего он упорно и настойчиво одолевал начальника цеха. Он сначала только издали указывал на ремесленника, хлопотавшего около тисков или за фрезерным станком.
— Видали парня? — спрашивал он.
— А не увлекаетесь, Егор Иванович? — Начальник цеха уже знал, куда клонит сменный мастер.
— Кто? Я? Да что он мне — сват или брат! Я вам дело говорю, Илья Александрович. У парня абсолютно золотые руки. Я ему вчера дал фасонную деталь и нарочно не рассказал, как ее крепить. Сказал: придумай сам приспособления. Прихожу — работает. Закрепил согласно технологического процесса, базу правильно выбрал, и, знаете, на каких оборотах работает? Тысяча триста.
— Пятьсот прибавил? — улыбнулся начальник цеха.
— Честное слово, тысяча. Вот вы хоть у их мастера производственного обучения спросите. Парнишка не курит, школу посещает, аккуратный… Разве можно, Илья Александрович, такое золото из рук выпускать?
Егор Иванович «долбил» и «долбил» начальнику цеха до тех пор, пока тот не соглашался пойти к директору завода. К этому времени обычно оказывалось, что уже не один ученик — «золотые руки», а пятеро или шестеро.
Директора убеждали вдвоем, хором и вразбивку. Собственно, убеждать особенно не приходилось, был только один подводный камень, который следовало обойти: общежитие.