Траектория судьбы
Шрифт:
Расскажу подробней о некоторых случаях, что происходили с нами за время этих работ.
На испытания в подмосковный полигон и в войска мы часто ездили по очереди: конструкторы и слесари-отладчики. Помню, на очередной этап испытаний ручного пулемета уехал Евгений Богданов, и мы с нетерпением ожидали от него хоть каких-то известий.
Наконец, почтальон вручает мне долгожданную телеграмму: «Решето хорошее. Хожу руки карманах. Женя».
По условиям конкурса информировать ведущего разработчика о ходе испытаний не разрешалось. К тому же открытым текстом говорить об этом по телефону или телеграфировать было нельзя. Это значило пойти
Решето, если перевести на обычный, разговорный язык, означало у нас такой важнейший показатель, как кучность. Перед испытаниями в образец пулемета был внесен ряд существенных конструктивных изменений, и, конечно же, все мы, оставшиеся на заводе, переживали, как поведет себя новый образец.
И вот сообщение Богданова: кучность хорошая. Как тут ни порадоваться! Но что крылось за его словами «хожу руки карманах»?
Выражение это могло иметь два смысла.
Во-первых, для нашей группы «ходить руки в карманах» являлось своеобразным фирменным символом. То есть мы старались на заводе так отработать образец, чтобы на испытаниях он не давал задержек, чтобы мы уже не касались его руками, зная, что оружие не подведет. Значит, эти слова вполне могли быть сигналом, что все идет отлично!?
Но был и другой смысл этих же слов. Дело в том, что представителям заводов и КБ делать записи во время испытаний запрещалось. Всеми подсчетами занимались сами испытатели. Мы могли только подойти к мишеням и посмотреть, куда и как попали пули. Тот, кто при осмотре мишеней нарушал запрет, удалялся со стрельбища. Наверное, это слишком жесткие требования, но все находились в равных условиях и пенять тут было не на кого.
Так вот, Богданов ходил к мишеням, обычно держа руки в карманах. В одном из них у него хранились обломанный карандаш и небольшой листок бумаги, на котором он, не вынимая руки из кармана, записывал результаты. Тогда еще не существовало на направлениях пультов обратной информации, где электроника фиксировала бы результаты стрельб. Кучность можно было определить лишь по «дыркам» в мишенях.
Когда стрельба заканчивалась, Евгений Васильевич шел в укромное место и расшифровывал свои каракули. Таким образом он мог фиксировать текущие результаты испытаний и сообщать о них нам.
Но что же все-таки было в телеграмме? Или «все отлично», или «хожу, работаю»?..
Телеграмму Богданова я показал Крупину, который занимался отработкой ряда основных узлов образца.
– Вот она что значит, живинка в деле! – воскликнул он радостно.
А это у нас означало, что все было отлично – из сказа Бажова: «живинка, она во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет».
Но нам еще пришлось помучиться, чтобы получить ту самую «живинку в деле», чтобы довести наши образцы до ума.
В то время мы ломали голову над проблемами, часто забывая о сне и отдыхе. Помню, как решали вопрос подачи патронов в ручном пулемете. Засиживались у кульмана допоздна, а дело с места двигалось плохо.
В один из таких вечеров, где-то около полуночи, увидев, вероятно, свет в нашей комнате, к нам заглянул задержавшийся на заводе по каким-то срочным делам главный конструктор В. И. Лавренов.
– Нет, друзья, так не годится. Я вижу, вы уже до того начертились, что и не соображаете, куда линии прокладываете. – Василий Иванович взял из рук Крупина чертежные принадлежности, положил
За заводской проходной рябилась вода пруда. Дохнуло свежестью, запахом неблизкого леса. А мы опять как заведенные вернулись к проблеме, которая нас так волновала.
– Ясно, что трудно совместить в унифицированных образцах ленту и магазин. А уж о каком-то неотъемном магазине и речи не может быть, – прервал молчание Крупин.
– Давай будем искать решение где-то посередине. Почему? Да потому что мы не сможем вытеснить ленту, если в нашем магазине не уместится количество патронов, близкое к тому, которое входит в коробку дегтяревского пулемета.
– А что, если нам взять за исходное число семьдесят пять? – продолжил мою мысль Крупин. – И принять как вариант дисковый, круглый магазин?
Завтра с утра надо все это хорошенько обмозговать, изобразить на чертежной доске.
– Не знаю, что будет завтра, – рассмеялся я, намекая на то, что «завтра» уже наступило. – А сегодня с утра мы точно должны хотя бы эскизные наброски сделать.
Домой каждый из нас попал часам к двум ночи. А рано утром, наскоро перекусив и поймав укоризненный взгляд жены, которая видела меня, как и дети, в последнее время довольно редко, я уже спешил на завод. Однако опередить Крупина не успел: Владимир Васильевич стоял у доски и чертил эскизы.
Развить идею, воплотить ее немедленно графически – его стихия. Причем он старался чертить детали, узлы всегда в масштабе один к одному. Такой подход позволял избежать ошибок в размерах, когда что-то делали заново. В эскизах рождался новый магазин необычной формы. Пока в контурах, набросках, но увлекающийся по характеру Владимир Васильевич уже нетерпеливо поглядывал на дверь.
– Ты куда это собираешься? – спрашиваю.
– В цех надо. Богданову хочу эскиз показать. Магазин поначалу вручную сделаем. Дело тонкое. Его только Женя своими чувствительными руками осилить сумеет.
– Подожди. Прикинем еще раз, – останавливаю Крупина. – Да и Богданов с Пушиным сейчас «живучку» испытывает. Не до того ему.
– Ладно. Отложим немного. Потом попробую подключить кого-нибудь из слесарей опытного цеха. Не откажутся, надеюсь, помочь нам.
То, что он уговорит рабочих помочь, я не сомневался. Такой уж у него характер: если не удавалась атака с фронта, он не отчаивался, пробовал зайти с флангов или с тылу, но своего всегда добивался. Удивительно, мы с ним проработали бок о бок почти полтора десятка лет, и ни разу у нас не было конфликтных ситуаций, даже повода для них, хотя по темпераменту, по многим позициям мы совершенно разные люди. Нас объединяло, прежде всего, дело, увлеченность работой, а все остальное мы считали недостойным быть яблоком раздора.
В ходе модернизации автомата мы изменяли многие детали, максимально упрощая образец, повышая его живучесть и надежность. Одной из первоочередных задач был переход от фрезерованной ствольной коробки к штампоклепаной конструкции из листовой стали. К сожалению, наше предложение не находило поддержки у технологов.
– Михаил Тимофеевич, давайте мы с Бухариным сами изготовим несколько ствольных коробок. Убедим технологов действием, – начал заводиться Крупин. – Стыдно уже из 5,5-килограммовой поковки получать всего лишь килограммовую коробку. Четыре с половиной килограмма металла в стружку уходит.