Трагедия господина Морна

Набоков Владимир Владимирович

ГОЛОС КАПИТАНА:

(в комнате направо, дверь которой осталась открытой)

Довольно вам по комнатам носиться!

ГОЛОС КЛИЯНА:

Я умоляю…

ГОЛОС КАПИТАНА:

Имя!

ГОЛОС КЛИЯНА:

Умоляю… Я молод… Я так молод! Я велик, я — гений! Гениев не убивают!..

ГОЛОС КАПИТАНА:

Вы отвечайте на

вопросы!

ГОЛОС КЛИЯНА:

Имя мое Клиян… Но буду королю служить… Клянусь… Я знаю, где корона… Отдам… клянусь…

ГОЛОС КАПИТАНА:

Э, не хватай за икры, я прострелю себе сапог.

ГОЛОС КЛИЯНА:

Поща-а…!

Выстрел.

Тременс и Дандилио, окруженные неподвижными солдатами, продолжают свою беседу.

ТРЕМЕНС:

Пространство — Бог, ты говоришь. Отлично. Вот объясненье крыльев — этих крыльев, которыми мы населяем рай…

ГОЛОС КЛИЯНА:

А!.. Нет конца… конца…

ГОЛОС КАПИТАНА:

Живуч, бедняга.

ДАНДИЛИО:

Да. Нас волнуют быстрые полеты, колеса, паруса и — в детстве — игры, и в молодости — пляски {27} .

<…>

[Сцена II]

[МОРН]:

<…>

Не следует убитых пулей в сердце бить этой мелкой дробью толков… Ночь сегодня будет синяя, как триста июльских дней, сгущенных, потемнелых от густоты, скрипящих под нажимом то сладострастьем жабьим на прудах, то маслянистой судорогой листьев… Когда б я не был королем, то стал бы поэтом, жаркой лирой в эту ночь, насыщенную синевою, в эту живую ночь, что вздрагивает длинно под роем звезд, как чуткая спина Пегаса — вороного… Мы не будем — не правда ли? — о смерти говорить, — но светлою беседою о царстве, о власти и о счастии моем мне освежайте душу, отгоняйте широких мягких бабочек от света — и за глотком вина еще глоток, чтоб искренней и слаще раздавались слова души… Я счастлив.

27

…и в молодости — пляски. — На этих словах в машинописном тексте (с. 15) обрывается сцена I заключительного акта. По сохранившемуся «Изложению» «Трагедии», в финале этой сцены следует расстрел Клияна, Эллы, Тременса и, предположительно, Дандилио. Сколько страниц утеряно в конце этой сцены, установить невозможно. Однако сопоставление «Трагедии» с «Изложением» показывает, что здесь утрачен небольшой фрагмент текста; сцена должна была, по-видимому, завершаться монологом смертельно раненного Тременса «Мечта, ты победила…». Поскольку каждая сцена в машинописном тексте имеет свою пагинацию, легко установить, что восемь страниц текста (не менее 200 строк) в начале сцены II отсутствуют. Следующая страница машинописного текста начинается с обрывка реплики Морна, со слов, относящихся, по-видимому, к Тременсу и его сподвижникам. Действие в сцене II, сохранившейся в отрывках, перенесено из столицы на виллу Морна, где он оправляется после ранения от выстрела Гануса.

ДАМА:

Государь, а танцы будут?..

МОРН:

Танцы? Негде, Элла.

ДАМА:

Меня зовут не Элла…

МОРН:

Я ошибся… так… вспомнилось… Я говорю, что негде тут танцевать. Но во дворце, пожалуй, устрою бал — громадный, при свечах, да, при свечах, под пышный гул органа…

ДАМА:

Король… король смеется надо мною.

МОРН:

Я счастлив!.. Если я и бледен — это от счастия!.. Повязка… слишком… туго… Эдмин, скажи… нет, впрочем, сам… поправь.. так… хорошо…

СЕДОЙ ГОСТЬ:

Король устал, быть может? Быть может, гости…

МОРН:

Ох, как он похож!.. Ты погляди, Эдмин, — похож как!.. Нет, я не устал. Давно ты из столицы?

СЕДОЙ ГОСТЬ:

Мой государь, я был грозой гоним: чернь, от тебя шарахнувшись, случайно меня толкнув, едва не отдавила мне душу. Я бежал. С тех пор я мыслил и странствовал. Теперь я возвращусь, благословляя скорбное изгнанье за сладость возвращенья… Но в вине есть крылышки пчелиные; в отраде — есть для меня прозрачная печаль: мой старый дом, где сыздетства я жил, мой дом сожжен…

ЭДМИН:

Но спасена отчизна!

СЕДОЙ ГОСТЬ:

Как объясню? Отчизна — божество бесплотное; а наш любимый угол на родине — вот это зримый образ бесплотного. Мы только знаем Божью бородку раздвоенную; отчизну мы узнаем в чертах родного дома. От нас никто ни Бога не отнимет, ни родины. Но теплый образок жаль потерять. Мой дом погиб. Я плачу.

МОРН:

Клянусь, такой же дом, на том же месте я для тебя построю. И не зодчий — твоя любовь проверит чертежи; не плотники — твои воспоминанья помогут мне; не маляры — глаза живые твоего же детства: в детстве мы видим душу красок…

СЕДОЙ ГОСТЬ:

Государь, благодарю: я знаю — ты волшебник, я счастлив тем, что понял ты меня, но мне не нужно дома…

МОРН:

Клялся я… Что клятва? Лепет гордости. А смотришь — смерть тут как тут. Что клятва? И звезда обманывает душу звездочета, в условный срок порой не возвращаясь. Постой… скажи… Ты знал ли старика такого — Дандилио?

СЕДОЙ ГОСТЬ:

Дандилио? Нет, государь, не помню…

ВТОРОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ:

(тихо)