Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
Дымились кухни, которые китайцы переносили на длинных бамбуковых коромыслах. Матросы тут же ели из фарфоровых пиал крупные, политые соевой приправой горячие пельмени, тянули бесконечные нити белой лапши. У широких корзин, из которых конусообразной пирамидой поднимался ярко-красный стручковый перец, сидели в белоснежных куртках корейцы. Торговцы причмокивая посасывали перламутровые мундштуки длинных трубок с маленькой бронзовой чашечкой, в которую едва входила щепотка табаку.
Миновав базар, Клементьев быстрым шагом вышел на Светланскую улицу и направился к дому генерал-губернатора, одному из немногих кирпичных домов города. На улицу он выходил парадным подъездом, под железным навесом которого стояли двое казаков.
Клементьев вошел в вестибюль, ему помог снять шинель старый солдат с медалью. Видимо, капитана уже ждали. Едва он прошел в приемную, как адъютант Корфа моментально скрылся за дверью и через несколько секунд появился из кабинета, приглашая капитана войти.
— Прошу, прошу, дорогой Георгий Георгиевич, — приветливо говорил Корф, идя навстречу Клементьеву и протягивая ему руку.
В кабинете он был не один. У окна стоял бывший командир Клементьева капитан второго ранга Рязанцев. Он, как и генерал-губернатор, крепко пожал руку китобою.
— Ну как, немного отдохнули? — спросил Корф. — Прошу! Все опустились в кресла у небольшого круглого столика.
— Я рассказывал господину Рязанцеву, как мы воевали против предоставления коммерсанту Ясинскому монополии на китобойные промыслы у Шантарских островов. — Корф сдержанно улыбнулся, погладил свою холеную бородку. — Ловкий народ коммерсанты. Нет ни одного китобойного судна, а монополий испрашивал.
— Господин Ясинский хлопотал не для себя, — покачал, головой Клементьев. — Для американской компании Дайльтона. Господин Лигов…
— Да, да, — закивал Корф. — Олег Николаевич мне многое рассказал. Наконец-то в нашем обществе обратили внимание на его печальную судьбу.
— Я очень обязан Олегу Николаевичу. — Клементьев с глубоким уважением произнес имя Лигова. — Его тяжелый опыт окажет мне величайшую помощь.
— В Петербурге многие сомневаются в успехе вашего предприятия и сожалеют, что вы отказались от военной карьеры, — напомнил Корф.
— Карьера, карьера! — воскликнул Клементьев, и его лицо вспыхнуло. — Кто только ни твердил мне об этом! Да, я пожертвовал для китобойного дела своей службой в военном флоте, равно пожертвовал и всеми моими средствами. Но это мое дело, господа! Я беру на себя риск. Я вознагражу себя с избытком! — Георгий Георгиевич говорил горячо, запальчиво. — Я хочу доказать своим соотечественникам, что стыдно ссылаться на невозможность создания русского китобойного промысла, сидя у камина в душной петербургской комнате!
— Вот бы услышали наши столичные господа, — улыбнулся Рязанцев.
— Слышали уже, — Корф потянулся за сигарой, — слышали от Георгия Георгиевича, но никто не захотел рискнуть средствами.
— Так ли уж доходен китобойный промысел? — спросил Рязанцев, который все еще сожалел о потере талантливого молодого офицера.
— Выгодность китобойного дела в наших водах Тихого океана может доказать помещенный в одной американской газете отчет о результате промысла сан-францисских китобойных судов в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Из отчета этого, — Клементьев достал из кармана листок бумаги, — видно, что всего на промысле было сорок два судна, ими добыто восемнадцать тысяч шестьсот семьдесят баррелей [23] жира, триста четыре тысячи девятьсот тридцать один фунт китового уса и пять тысяч двести семьдесят три фунта моржовых клыков. — Георгий Георгиевич еще раз взглянул в развернутый листок. — Небольшие парусные шхуны «Европа», «Огайо» и «Жозефина», которые были в Охотском море, увезли из наших русских вод китовых продуктов каждая на сумму не менее ста десяти тысяч рублей серебром.
23
Баррель — мера веса — десять пудов (англ.).
— Дело, это, конечно, стоит того, чтобы им заняться, — заговорил Корф. — Почему американцы и не обращают внимания на конфискацию нашими военными крейсерами их шхун, незаконно промышлявших в русских водах.
— Стоимость такой американской шхуны с расходами по их снаряжению, — добавил Рязанцев, — всего не более пятидесяти тысяч рублей!
— Таким образом, — воскликнул Клементьев, — процент, получаемый на затраченный капитал, таков, что конкурировать с ним могут разве только петербургские ростовщики, ссужающие деньги по двенадцати процентов в месяц.
Корф и Рязанцев переглянулись. Они знали, что Клементьев, находясь в весьма стесненных денежных обстоятельствах, был вынужден занять деньги, предложив страховой полис на собственную жизнь на сумму шесть тысяч рублей.
— Россия лишилась доблестного морского офицера, но приобрела китобоя, — улыбнулся Рязанцев, стараясь отвлечь Клементьева, от невеселых воспоминаний.
— Я решил оставить морскую военную службу, по крайней мере, на мирное время, — отозвался Клементьев, и его глаза заблестели. Он выпрямился в кресле и, разделяя слова, точно отдавая рапорт, сказал: — Я прошу о принятии моего парохода в случае войны России с морской державой на Востоке в полное распоряжение морского министерства.
— Спасибо, Георгий Георгиевич, — наклонил голову Корф.
— «Геннадий Невельской», конечно, непригоден как боевой корабль, — продолжал Клементьев, — но, обладая быстроходностью, он может оказать военному флоту некоторую услугу как сторожевой или разведывательный корабль.
— Нет, лейтенант Клементьев не потерян для военного флота! — засмеялся Рязанцев. — Он по-прежнему несет вахту!
— Да, господа, — серьезно проговорил Клементьев. — Здесь, на Востоке, мы все время живем на пороге войны.
— А чем мы можем быть вам полезны, в чем можем оказать поддержку? — спросил Корф.
— Кроме парохода, ваше превосходительство, для промысла необходимо еще хотя бы старое парусное судно, как подвижной склад запасов и всего добытого на промыслах, — быстро произнес Клементьев, и собеседники поняли, что это одна из главных забот молодого капитана.
— Какие будут предметы промысла? — поинтересовался Рязанцев.
— Обычные. — Клементьев стал перечислять на пальцах: — Китовый жир, обработка которого и доставка к месту сбыта будет обходиться очень дорого. Затем китовый ус, дающий большие барыши.
— Куда же мясо животных? — Корф с интересом следил за Клементьевым.
— Придется уничтожать, — с досадой сказал Георгий Георгиевич. — В первые годы мы не сможем построить завод для переработки всей туши. При случае же будем отдавать мясо инородцам, конечно, безвозмездно.
— А помните, что было в условиях Ясинского? — улыбнулся Корф.
— Мы не будем продавать ничего не стоящее для нас мясо, — покачал головой Клементьев, — как это ставил себе в обязательство господин Дайльтон, то бишь Ясинский в просимой им монополии.