Трагедия с 'Короско'
Шрифт:
– Не говорите мне ничего, я все отлично знаю!
– кричал он, ковыляя между камней, - Али, давай сюда воды. Ну, вот, мисс Адамс, - вам это кажется мало, подождите, мы дадим еще... Ну, теперь ваша очередь, миссис Бельмонт... Ах вы, мои бедняжки, бедняжки! Все мое сердце изболелось о вас... Вот тут хлеб, вот мясо в корзинке. Но не кушайте слишком много сразу... А где же остальные? вдруг добавил он, и лицо его помертвело.
Полковник печально покачал головой.
– Мы оставили их у колодцев, и я боюсь, что их песенка спета!
– сказал он.
– Полноте, друг мой! Вы, вероятно, думали, что и моя песенка спета, а теперь, как видите, я жив и здоров и стою среди вас. Никогда не падайте духом, миссис Бельмонт, положение вашего мужа ни в коем случае не хуже того, в каком находился я!
– Да, когда я увидел вас там, на скале, - сказал Кочрэнь, - то принял за галлюцинацию!
– Я боюсь, что вел себя крайне неразумно! Капитан Арчер говорил, что я чуть было не испортил весь их план. Но дело в том, что когда я услышал, что арабы идут в балки, под нами, я до того забылся в момент тревоги за вас, до того захотел убедиться, живы ли вы и здесь ли, с ними, что совершенно упустил из виду их хитрый военный план!
– Я только удивляюсь, как вас арабы не застрелили, - сказал полковник Кочрэнь, - но расскажите нам, ради Бога, как вы сами здесь очутились?
– Очень просто! Отряд египетской кавалерии гнался за нами по пятам в то время, когда арабы бросили меня среди пустыни. Когда погоня поравнялась с тем местом, где я лежал, то они подобрали и захватили меня с собой. Я очевидно, был в бреду, так как они потом говорили мне, что издали слышали мой голос, как я пел гимны; они и поехали на мой голос и таким образом, по воле Провидения, нашли меня. У них оказалась маленькая походная амбулатория, и на другой день я уже пришел в себя и чувствую себя превосходно. Затем я перекочевал к отряду из Сарры, где есть доктор; он нашел, что моя рана пустяшная, что небольшая потеря крови для меня даже очень полезна!
– Ш-ш! Слышите?
– спросил полковник Кочрэнь
Снизу, из балки, донесся до их слуха ружейный залп. Кочрэнь насторожился, как боевой конь, и стал искать дороги, как бы пробраться на вершину той скалы, откуда все было видно. Действительно, отсюда, в чистом прозрачном воздухе пустыни, на ее ровном песчаном пространстве все было видно, как на ладони.
Остатки арабов ехали тесной кучей, и красные тюрбаны их мирно покачивались в такт с шагом их верблюдов. Они отнюдь не походили на людей, потерпевших поражение, так как все их движения были строго рассчитаны и обдуманы, хотя они на их истощенных верблюдах были в безвыходном положении. Весь отряд кавалерии из Сарры, пройдя по балке, спешился теперь и с колена правильными залпами осыпал группу арабов, отстреливавшихся со спин своих верблюдов. Но не стрелки из Сарры и не группа арабов привлекли в настоящее время внимание зрителей; эскадроны верблюжьего отряда из Хальфы сомкнутыми рядами приближались с тылу к арабам и постепенно размыкались, оцепляя их большим полукругом, по мере своего приближения постепенно суживавшимся. Таким образом арабы очутились между двух огней.
– Нет, смотрите, что они делают!
– воскликнул с восхищением Кочрэнь.
Дервиши принудили всех своих верблюдов встать на колени и сами все спешились. Впереди всех выделялась высокая, величественная фигура эмира Вад Ибрагима. На мгновение он молитвенно преклонил колена и воздел руки, затем он встал и, выпрямившись во весь рост, обратился к окружавшим его людям с краткой речью. Закончив свою речь, он что-то взял с седла, разостлал на земле и встал на эту разостланную подстилку.
– Славный малый!
– воскликнул Кочрэнь.
– Он встал на свою "овечью шкуру".
– Что это значит?
– осведомился мистер Стюарт.
– Видите ли, - пояснил Кочрэнь, - каждый араб всегда имеет при себе на седле овечью шкуру. Когда он признает, что его положение совершенно безысходно, и решается биться до последней капли крови, тогда он снимает с седла свою овечью шкуру и стоит на ней до тех пор, пока не упадет мертвым. Смотрите, они все до последнего стали на свои овечьи шкуры. Это значит, что они уже не дадут и не примут пощады!
Эта страшная драма быстро близилась к развязке. Окруженные тесным кольцом неприятелей, обстреливавших их со всех сторон, арабы отстреливались, как могли. Многие из них были уже убиты, но остальные беспрерывно заряжали и стреляли все с тем же непоколебимым мужеством. Около дюжины трупов в мундирах египетской армии свидетельствовали о том, что победа эта досталась им не даром. Но вот раздался призывный звук трубы, - и отряд из Сарры, и отряд из Хальфы разом открыли по этой горсти людей перекрестный огонь; один-два залпа, и все это маленькое поле застлал густой белый клубящийся дым. Когда он рассеялся, все арабы лежали на своих овечьих шкурах: все они полегли - все до последнего.
Дамы, объятые ужасом и, вместе с тем, невольным удивлением пред этим геройством, смотрели на страшную сцену, разыгравшуюся у них перед глазами. Теперь, когда все было кончено, Сади и мисс Адамс плакали, обняв друг друга. Полковник Кочрэнь хотел было обратиться к ним с несколькими словами утешения или ободрения, когда взгляд его случайно упал на лицо миссис Бельмонт. Она была бледна, как полотно, черты лица были безжизненны и неподвижны, а большие серые глаза с остановившимися зрачками смотрели куда-то в пространство, как у человека в трансе.
– Боже правый, миссис Бельмонт, что с вами?!
– воскликнул полковник.
Но вместо всякого ответа она молча указала на пустыню, где на расстоянии многих миль, чуть не на самом краю горизонта, небольшая куча людей двигалась по направлению к этим скалам.
– Клянусь честью, там действительно что-то есть! Кто бы это мог быть?
Но расстояние было еще настолько велико, что сначала ничего нельзя было различить, и лишь спустя некоторое время можно было сказать с уверенностью, что это были люди на верблюдах и числом около двенадцати человек.
– Это, наверное, те негодяи, которых мы оставили там, у колодцев, пробормотал Кочрэнь, - это, без сомнения, не кто иной, как они!
Миссис Бельмонт все с тем же бледным, неподвижным лицом следила за приближающейся группой всадников. Вдруг она с громким криком вскинула вверх свои руки и воскликнула едва внятным от сильного внутреннего волнения голосом: - Это они! Они спасены!.. Ах, это они, это они, полковник. Хвала Господу Богу! Это они!
– И она принялась метаться по площадке скалы, как ребенок в порыве неудержимого веселья и радости.
Никто не верил ей, но никто и не решался протестовать против ее уверений. Она сбежала уже вниз с холма к тому месту, где находился ее верблюд. Предчувствие давно указало ей то, чего никто еще, кроме нее, не мог увидеть. Она различила или угадала в той группе всадников три белых шлема. Между тем, маленький отряд приближался форсированным маршем, и прежде чем находившиеся над балкой друзья их успели выехать к ним навстречу, уже можно было рассмотреть, что это были действительно Бельмонт, Фардэ и Стефенс, драгоман Мансур и раненый солдат суданцев, эскортируемые негром Типпи-Тилли и остальными его товарищами - бывшими солдатами египетской армии. Бельмонт кинулся к жене, а monsieur Фардэ пожимал руку полковника Кочрэня, восклицая: