Трагедия в крепости Сагалло (сборник)
Шрифт:
Нет уже избы, да и деревни тоже нет. Слились мелкие деревеньки в село Отирка, а дальняя родня, что наезжает в Москву, переселилась в поселок Пихтовое на лесоучастке.
Дед рассказывал: деревню основал вятский крестьянин Онорин в конце девятнадцатого века. Дед и бабка тоже вятские, из первых таежных переселенцев. К моему рождению в Онорине стояло двадцать домов, и была начальная школа. Чтобы учиться дальше, мне после четвертого класса пришлось ходить в Имшегал десять километров тайгой, а потом перебраться в поселок Васисс – там
В Онорине электричество появилось только в начале шестидесятых годов. Дико звучит, но факт. При керосиновой лампе сидели, а то и при коптилке. Самый ближайший город – Тары, пятьдесят верст тайгой, по бездорожью.
Пароход я впервые увидел восемнадцати лет, когда ехал поступать в медицинский институт. Но ни пароход, ни Омск меня особенно не поразили – паренек я был начитанный. Больше всего удивил асфальт. После таежных троп да буераков не верилось, что дорога может быть такая ровная.
Мог ли я тогда предположить, что стану доктором наук, профессором, экспертом ВОЗ, что после нескольких лет работы в различных странах Африки обоснуюсь в штаб-квартире в Женеве?
Кажется, у американцев есть такая поговорка: «Человек, сделавший себя». Чепуха. Надо мной потрудились десятки людей, и в своем сиротстве я рано понял цену людского добра. Отца не помню, его убили в сорок первом под Москвой. Мама погибла на лесоповале – ушибло комлем упавшего дерева. Мне и десяти тогда не было. Вот и остались мы с дедом, два мужика – старый да малый.
С того времени начались мои хождения по родне, из избы в избу. Дед-охотник в тайге на промысле, я месяцок у двоюродного дядьки поживу, а там, глядишь, и к совсем чужим людям переберусь. Связка книг, узелок с тряпьем – вся недолга. Миром меня на ноги ставили.
В суматошной моей жизни отошла деревня Онорино на задний план, словно дожидаясь своего часа. И вот этот час настал. С нетерпением ожидал я, как сяду в Москве на самолет до Омска. От Омска до Тар – на «Метеоре». Ну а до Онорино, то бишь села Отирки – пятьдесят верст. Два раза в день автобус ходит. Но рассчитывать на него – значит не знать наших сибирских дорог. Опытный человек любому транспорту рад: самосвал ли, лесовоз на гусеничной тяге, бульдозер – словом, все, что способно перемещаться в пространстве, насыщенном увалами, колдобинами да колеями. И вот поездку в родные места приходится отложить на неопределенное время…
4
Когда два-три раза в году бываешь в Африке, к поездкам вырабатывается что-то вроде иммунитета. Едва я оказался в кресле «боинга» или «каравеллы», как тут же впадаю в анабиоз.
На этот раз полет был примечательным разве что изжогой. Компания «Эйр-франс» решила удивить пассажиров экзотической кухней, на обед подали вареную кукурузу с ломтиками перца под соусом. Действие соуса не смогли нейтрализовать две бутылки содовой.
В столицу республики Ампала я прилетел в полдень. И сейчас, после чашки кофе, испытывал чувство, которое с известными натяжками можно было назвать «приливом энергии».
Теперь общительному бармену непременно хотелось узнать, что сделать, чтобы ему не заразиться СПИДом. Посоветуй я ему принять мусульманство или иудаизм, он бы, наверное, серьезно задумался. Паника – страшная штука.
До города Омо можно добраться на автомобиле. Но после ливней дороги в буше размыло, и президент выделил в мое распоряжение самолет.
– Хелло, мистер Эрмин?!
– Да, это я.
Ко мне подошел светловолосый толстяк в голубом комбинезоне – вылитый Гаргантюа с иллюстраций Доре, – протянул руку.
– Майкл Грим, сэр. Пилот. Имею приказ доставить вас в Омо.
– Отлично.
– Груз есть, сэр?
– Термоконтейнер с медикаментами, чемоданы, пара коробок. Вон они, у стойки. Много?
– Чепуха. Эй вы, – крикнул пилот двум боям, стоявшим возле дверей, – волоките чемоданы к самолету! Да осторожнее, в том контейнере атомная бомба. – Грим захохотал и удалился.
Я ожидал увидеть крошечный моноплан, который обслуживает богатых туристов в национальных парках. Канадский «турботраш» выглядел вполне внушительно.
Майкл Грим молчал ровно столько, сколько понадобилось, чтобы поднять самолет в воздух. Когда мы взлетели, его язык заработал вовсю. Первым делом Майкл сообщил, что женат, имеет двух детей, семья, естественно, в Канаде. А что им делать в этом проклятом месте? Сам он в Африке третий год, сначала был частным пилотом у одного миллионера-португальца, катал его черных девок. Отличная была работенка. Но потом миллионеру дали под зад, и ему, Гриму, приходится теперь травить мошек и опылять плантации.
Скосив на меня глаза-пуговицы, он вдруг добродушно поинтересовался, не еврей ли я.
– Нет.
– Поляк?
– Русский.
– Самый настоящий?
– А какие еще бывают?
– В Канаде со мной по соседству живут русские. Они никогда не были в России. А вы, сэр?
– Я из Сибири.
– О-о! – Он уставился на меня с таким изумлением, словно я у него на глазах оброс медвежьей шерстью.
– И зачем вам понадобилось лететь в Омо? В этой дыре малярия, комары и скука.
– Среди местных племен эпидемия лихорадки.
– Вы собираетесь лечить туземцев?
Я кивнул.
Майкл Грим презрительно выпятил нижнюю губу. Человек родом из Сибири, который лечит туземцев, недостоин внимания, даже если за ним сам президент присылает самолет. Хорошо, что я не сказал ему, что я эпидемиолог.
Порой мне кажется, что моя профессия куда более понятна воину из народности карамоджо, чем такому вот относительно цивилизованному человеку. Для карамоджо я – человек, изгоняющий злых духов. Это метафора, но смысл довольно точный. Спросите Майкла Грима, что такое вирус, и он начнет мямлить несусветную чушь.