Трагические самоубийства
Шрифт:
Этот человек, простодушный и открытый, как ребенок, всегда говорил то, что думал. Все его речи дышали непринужденностью, и к ним относились благосклонно, как и к его небрежным поступкам. Петроний, однако, имел и должность – консул Вифинии – и вполне успешно справлялся со своими обязанностями.
Тацит сообщает о Петронии: «…он был принят в тесный круг наиболее доверенных приближенных Нерона и сделался в нем законодателем изящного вкуса, так что Нерон стал считать приятным и исполненным пленительной роскоши только то, что было одобрено Петронием. Это вызвало в Тигеллине зависть, и он возненавидел его как своего соперника, и притом такого, который в науке наслаждений сильнее его. И вот Тигеллин обращается к жестокости принцепса, перед которою отступали все прочие его страсти… Донос… поступает от подкупленного тем же Тигеллином раба Петрония;
Случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды. Вместе с тем, расставаясь с жизнью, он не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки; разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов и избегал всего, чем мог бы способствовать прославлению непоколебимости своего духа. И от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души и мнений философов, но они пели ему песни и читали легкомысленные стихи. Иных из рабов он оделил своими щедротами, некоторых – плетьми. Затем он пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти. Даже в завещании, в отличие от большинства осужденных, он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы ее нельзя было использовать в злонамеренных целях». Петроний Арбитр покинул эту землю как истинный эстет. Он умер так же, как и жил, изящно и легко.
Таким образом, безобразные распутства Нерона сделались известными многим. К списку злодеяний императора, помимо пожара Рима и невероятной растраты казны, прибавились описания его ночных безумств с новой любовницей Кальвией Криспиниллой и евнухом Спором.
Тем временем в Иудее шла война, а в Лугдунской Галии против Нерона восстал легат Юлий Виндекс, который происходил из царского рода Аквитании. К Виндексу присоединился испанский наместник Сервий Гальба. Узнав о восстании Виндекса, Нерон не предпринимал практически ничего; даже сообщение сенату он сделал только через восемь дней после случившегося. Восстание набирало силу, и вот уже на сторону Гальбы перешли преторианцы. Они присягнули Гальбе, а сенат во всеуслышание объявил Нерона врагом родины.
И вот ночью 9 июня 68 года бывший император проснулся и обнаружил, что оставлен даже телохранителями. Нерон испугался и вскочил с постели. Он звал друзей, но не получил ответа. В какую бы дверь он ни стучался, все они были крепко заперты. Нерон вернулся в спальню и обнаружил, что в его отсутствие слуги успели стащить даже простыни с постели и ларец с ядом. Император беспорядочно метался, надеясь найти опытного воина, чтобы принять смерть от его руки, но кругом было пустынно.
В какое-то мгновение Нерон захотел броситься в Тибр. «Неужели у меня нет ни друга, ни врага?» – закричал он, подбегая к воде. Но при взгляде на черные холодные волны его порыв отчего-то рассеялся. Ему захотелось собраться с мыслями, что-то еще доделать, что-то такое, о чем он забыл. Из темноты появились четыре человека. Значит, еще не все слуги покинули его. Среди них был евнух Спор и вольноотпущенник Фаон, который предложил Нерону спрятаться в его усадьбе, расположенной между Соляной и Номентанской дорогами, поблизости от Рима. Нерон не стал даже одеваться. Как был, в одной тунике и босой, император вскочил на коня. Один из слуг успел накинуть на его плечи черный плащ, и всадники вихрем понеслись по дороге.
Они не решились войти на виллу открыто и, отпустив коней у одной из неприметных тропинок, пошли через тростник, подстилая одежду под босые ноги Нерона. К задней стене виллы удалось подобраться с огромным трудом. Увидев яму, из которой черпали песок для строительных нужд, Фаон предложил Нерону спрятаться в ней на время. «Я не пойду живым под землю!» – с ужасом воскликнул Нерон. Тогда слуги начали рыть тайный ход на виллу, а император, укрытый плащом, изодранным терновником, сидел в раздумье у тропинки. Зачерпнув воды из грязной лужи, он проглотил ее со словами: «Вот напиток Нерона!». Он так устал, что еле держался на ногах. Когда лаз был вырыт, император на четвереньках пробрался на виллу и, зайдя в первую попавшуюся каморку, упал на жалкую,
Позор бывшего правителя Римской империи был поистине ужасен. Не в силах вынести подобного падения, слуги молили Нерона уйти как можно достойнее. Тот действовал как в тумане: приказал снять с него мерку и вырыть немедленно могилу. Он стоял и смотрел, как копают его могилу, постоянно всхлипывая и повторяя: «Какой артист погибает!».
Тем временем из Рима прибыл скороход с письмом, которое передал Фаону. «Что там?» – тревожно спросил Нерон. Не в силах далее выносить неопределенность, он вырвал письмо из рук слуги и прочел, что сенат объявил его врагом государства, который заслуживает смерти по обычаю предков. Не зная, что это за казнь, бывший император поинтересовался, что же его ждет впереди. Ответ был ужасен: его голову должны зажать в колодке и засечь до смерти розгами. Позорная, долгая и ужасная смерть!
Нерон в ужасе заметался. У него с собой было два кинжала. Император трогал то один из них, то другой, пробовал, какой острее, потом прятал и со слезами на глазах говорил, что такого быть не может, потому что он уверен: роковой час еще далек. Он просил Спора начать плач по нему, чтобы таким образом добавить мужества перед лицом смерти, он уговаривал и бранил самого себя: «Живу я гнусно, позорно. Не к лицу Нерону, не к лицу. Нужно быть разумным в такое время. Ну же, ну же, мужайся!». Пока он так терзал себя и окружающих, послышался топот коней. Это скакали римские всадники, получившие приказ доставить живым в Вечный город ненавидимого всеми тирана. Услышав стук копыт, Нерон задрожал и вскричал: «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает!». Эта фраза скорее напоминала сцену из театральной постановки, нежели слова мужественного государя.
Государственный советник Эпафродит понял, что следует помочь императору уйти достойно, раз он сам не в силах сделать это. Эпафродит прижал меч к горлу Нерона и тихонько подтолкнул его. Дальше было уже легче, поскольку враг государства наконец конкретно понял, что от него требуется. Острие свободно вошло в шею Нерона.
Когда в каморку зашел центурион, император был еще жив; он дышал и даже мог что-то говорить. Центурион зажал плащом рану. Со стороны казалось, будто он хочет Нерону помочь. Император прохрипел: «Поздно!». Еще он успел сказать безо всякого выражения: «Вот она – верность!». Это были его последние слова. Наклонившись, центурион понял, что Нерон не дышит.
Несостоявшийся бизнесмен, инженер и изобретатель Дональд Кроухерст после очередной неудачной попытки разбогатеть и прославиться решился на самоубийство, шагнув за борт своей яхты, дрейфовавшей посреди океана. Кроухерст был действительно талантливым инженером, но всю жизнь его преследовали неудачи. После многочисленных провалов и разочарований в бизнесе он предпринял последнюю попытку победить наконец свою неумолимую судьбу и взять реванш. Кроухерст подписался на участие в морской гонке. Соревнование предполагало многомесячное кругосветное плавание без остановок в портах. Таким образом, участники гонки лишались всякой помощи извне, общения с людьми. По условиям состязания лишь тот из них становится победителем, кто сумеет пройти положенный маршрут до конца (протяженность составляла 30 000 миль) и не нарушить установленных правил, т. е. в течение по меньшей мере 10 месяцев будет находиться в полной изоляции от окружающего мира. Победитель, конечно же, получил бы и почет, и славу, а помимо этого, и солидную награду.
Кроухерст был не очень опытным моряком; кроме того, судно, на котором он отправился в путешествие, было построено наспех и вряд ли могло тягаться с другими, более оснащенными судами участников соревнования. Но Дональд был уверен в победе, в своем успехе, хотя никто не мог понять, откуда взялась эта уверенность. Возможно, то была его последняя надежда, соломинка, за которую хватается утопающий.
Свой тримаран Кроухерст с гордостью окрестил «Тейнмаутским электроном». Однако «Электрон» не оправдал своего названия и оказался не таким скорым судном. Уже в первые дни гонки и конструкция тримарана, и его оборудование начали давать сбои. Кроухерст понимал, что если он срочно что-то не предпримет, то его участие в гонке на этом закончится. И он решил пойти на подлог.