Трактат о лущении фасоли

Мысливский Веслав

И начался разговор. А мастер закурил следующую папиросу. Он стряхивал пепел в пеларгонию, на мгновение освещая ее. А когда затягивался, освещалось и его лицо. Видно было, что он лежит с открытыми глазами. Но, похоже, не слушал, о чем народ болтает, потому что не отозвался ни словом. Я, как самый молодой, права голоса не имел, только слушал. Да и о чем я мог рассказать, когда, например, стали обсуждать, что бы кто из них сделал, если бы узнал, что жена ему изменяет. Они были женаты, а я об этом даже не помышлял. Вот женат ли мастер, мы не знали. Он никогда об этом не упоминал. Но вы же понимаете: только начни думать, что жена тебе изменяет, — всю ночь глаз не сомкнешь. И днем на работе все из рук валится. Каждый точно знал, как бы он поступил. Этот убил бы, тот из дома выгнал, третий еще что-то.

Потом начали рассуждать:

вот если мужчина старый, то может ли он еще, и с какого возраста мужчина считается стариком — в этом смысле. Ну, вы понимаете, о чем я. А если он уже не может, то что его тогда держит в этой жизни. И стоит ли тогда вообще жить? Тут кто-то возразил, что, мол, жизнью Бог распоряжается, поэтому человек даже думать не имеет права, стоит ли. Так речь зашла о Боге. Можно ли после такой войны продолжать верить в Бога или нет. Один считал, что можно, потому что не Бог войну начал, а люди. Другой, что так-то оно так, но если бы Бог захотел, мог бы людей остановить. А третий, что, мол, говорят же: дурак стреляет, Бог пули носит, так что Бог мог бы так распорядиться, чтобы меньше было бед, страданий, смерти. И все начали рассказывать о разных случаях, свидетелями которых они были или о которых слыхали. А один так разошелся — у него брата расстреляли, что спросил прямо: да есть ли вообще Бог? И начал нас, одного за другим, спрашивать: как по-вашему, есть Бог? Я притворился, что сплю. Наконец спросили мастера:

— Мастер, как вы считаете, есть Бог?

Мастер потушил в горшке с пеларгонией окурок и закурил следующую папиросу. С того момента, как мы легли, это была уже, кажется, четвертая. И все это время — ни слова, точно не слушал. Мы напряженно ждали, что скажет мастер, словно от него зависело, есть ли Бог. В конце концов тот, кто задал вопрос, снова спросил:

— Ну, мастер, скажите же! Как вы думаете, есть Он или нет?

— Кто? — отозвался наконец мастер. — Бог? — Ответил он не сразу, сначала потушил окурок: — Что ты меня спрашиваешь? Что ты их спрашиваешь? Это голосованием не решается. Ты себя спроси. Могу тебе только сказать, что я побывал там, где Его не было.

И снова закурил. Стало тихо, никто больше не смел ни о чем спрашивать. И никто больше не проронил ни слова. Через пару минут все начали засыпать. С одной кровати донеслось посвистывание, с другой — вздох. Я подумал, что и мастер заснул, потому что с его кровати не доносилось ни звука. Но и курить — больше не курил.

Я не мог уснуть. В голове после этого разговора крутилось множество мыслей, потому что все, о чем они говорили, находилось словно за гранью моего воображения. А больше всего меня терзал вопрос: где же был мастер, что там Бога не было?

На другой день я подошел к нему посоветоваться — у меня при включении трехфазовки постоянно перегорали пробки. И спросил:

— Мастер, а где вы были?

Он посмотрел на меня подозрительно.

— Чтоб ты там никогда не оказался! — После чего буркнул: — Иди давай работай. Я тебе сказал, как надо сделать.

Что касается саксофона, с каждым месяцем мне удавалось откладывать все больше. Я брал любые сверхурочные, ни от чего не отказывался. По вечерам и по воскресеньям подрабатывал частным образом. Просил расплачиваться деньгами, не самогоном. Лучше меньше, но деньгами. Лучше я подожду, но деньгами. Практически не было деревни, где бы кто-нибудь не захотел, чтобы ему установили лишний выключатель, лишнюю розетку, а к каждой розетке или выключателю нужно было тянуть провод. Официально, то есть по низкой цене, полагались только один выключатель и одна розетка на одно помещение. В сенях — нельзя, в кладовке — нельзя, на чердаке — нельзя, вообще нигде больше нельзя. Ну, с чердаком еще можно понять — в большинстве домов были соломенные стрехи, и в случае короткого замыкания дом вспыхнет моментально, как спичка. Но какой смысл, к примеру, пробираться в потемках через сени и на ощупь искать дверную ручку? Или в кладовку идти с керосиновой лампой, если в доме есть электричество?

Вот мы и ставили, кто где просил. Ясное дело, частным образом. Хочется кому-нибудь, чтобы в сенях, в кладовой или на крыльце, — ради бога, сделаем. Стоит столько-то. Хочется кому-нибудь, чтобы проводку к хлеву протянули, — почему бы и нет, сделаем. Редко, но находились и такие. В одной деревне кто-то даже пожелал, чтобы к овину провели, потому что хозяин купил себе по случаю электромотор и можно было

веялку под электричество переделать, не все ж вручную. Мы протянули. Ему только пришлось подождать, пока мы сэкономим материал на официальной работе. Но мы и на чердаке под стрехой делали, если кто просил. Провод дополнительно изолировали, тянули через трубку, металлическую, но как следует изолированную внутри, и на высоких консолях, на безопасном расстоянии от стрехи, по стропилам, а выключатель ставили на трубу. Все безопасно. Частным образом — никаких запретов. Что частным образом можно, то официально, как вы сами знаете, не всегда разрешается.

Однако не всем электричество пришлось по душе, нет. Некоторые даже столб перед домом не позволяли ставить. Мол, что ж, я теперь всю жизнь на этот столб смотреть буду? К черту! Моя земля — до середины дороги. Иной раз с топором нас встречали, так что приходилось милицию вызывать. В дом не пускали, гнали, словно каких-то разбойников. Тем более что в домах — никто не заставлял. Если кто не хочет, его дело. Как они это объясняли? По-разному. Что новая война скоро будет, того и гляди. А в войну самая надежная лампа — керосиновая. Не будет керосина — можно льняным маслом заправить. А уж ленто они посеют. Из всего, что светит, только солнце, пока Бог милостив, да керосиновая лампа не подведут. А ночью и не должно быть так же светло, как днем. Дня достаточно, а ночь предназначена для сна. Вы решили все в мире вверх дном перевернуть? Еще и столбы с проводами? А вдруг воробьи или ласточки сядут? Сгорят дотла. Эти столбы молнии станут притягивать. А может, и хвори какие. Хватит нам тех, которые уже на свете имеются. В таких домах, понятно, не заработаешь. Но в целом приработок был неплохой. У мельников, например, пока мельницы не национализировали. В плебаниях¹, в костелах. Хотя с ксендзами по-разному бывало. Непременно что-нибудь урвут во имя Божье.

И вот однажды, когда я в очередной раз пересчитал, сколько у меня уже скоплено на саксофон, мне показалось, что, может, и хватит. Я не знал, сколько стоит саксофон. Начал расспрашивать деревенских музыкантов, они знали, сколько стоит гармошка, скрипка, кларнет, но о саксофоне мало кто даже слыхал. Тогда я отпросился на день и поехал в ближайший город. Там был музыкальный магазин, но саксофона у них не оказалось, и они даже не знали, сколько он может стоить, особенно сейчас, после войны. Так что через некоторое время я отправился в город побольше и подальше. Там саксофона тоже не было, но мне пообещали, что узнают, сколько он стоит, а может, даже попробуют заказать, если удастся. Поищут частным образом, может, у кого-нибудь есть, иногда ведь люди приносят инструменты на продажу. Я оставил им свою фамилию. Хотел дать аванс. Они не взяли. Сказали, чтобы приехал через месяц-два. Если появится, они для меня отложат.

Не поверите, я каждый вечер перед сном представлял себе, как вешаю саксофон на шею, беру в рот мундштук, перебираю пальцами клапаны. Даже решил, что, когда наконец он у меня появится, мы все за него выпьем и я сам напьюсь.

И вдруг однажды, как гром среди ясного неба, кто-то по «кукурузнику» услышал, что деньги меняют. Что такое «кукурузник»? Нет, не самолет. Так же называли радио, которые мы тоже устанавливали в деревнях, разумеется, если кто хотел, в тех домах, где уже было электричество. А денежная реформа, знаете, в чем заключалась? Нет, дело не в том, что купюры новые. Просто на эти новые купюры человек мог купить в три раза меньше. Не слышали о таком? Да где ж вы тогда были? Впрочем, это не имеет значения. В любом случае о саксофоне теперь нечего было и мечтать. Признаюсь, я даже не разозлился. Вообще ничего не почувствовал. Кроме того, что жить дальше незачем. И решил повеситься.

Я в тот день работал на трансформаторном столбе. А трансформаторный столб напоминает заглавную букву А. Два столба, сходящиеся кверху, а ниже, для крепости, соединенные поперечной балкой. Вот на этой балке я и решил повеситься. Накануне одолжил в одном доме веревку. И под вечер, закончив работу, сложил инструменты в сумку, сумку спустил на землю. Один конец веревки привязал к этой поперечной балке, на другом сделал петлю. Надел петлю на шею и собирался уже оттолкнуться «кошками» от столба, но бросил взгляд вниз, на землю, и увидел дядю Яна. Он стоял, задрав голову, и смотрел, чем я там занимаюсь. Нет, мне не привиделось. Я его видел, вот как вас сейчас.