Трактир жизни

Анненский Иннокентий Федорович

2

Без конца и без начала

Колыбельная.

Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется со сном.

Баю-баюшки-баю,Баю деточку мою!Полюбился нам буркот,Что буркотик, серый кот…Как вечор на речку шла,Напевать его звала.«Ходи, Васька, ночевать,Колыбель со мной качать!». . . . . . . . . . . . .Выйду, стану в ворота,Встрену серого кота…Ба-ай, ба-ай, бай-баю,Баю милую мою…. . . . . . . . . . . . .Я для того для дружкаНацедила молока…Кот латушку облизал,Облизавши, отказал.. . . . . . . . . . . . .Отказался напрямик:(Будешь спать ты, баловник?)«Вашей службы не берусь:У меня над губой ус.Не иначе, как в избеТараканов

перебей.Тараканы ваши злы.Съели в избе вам углы.Как бы после тех угловДа не съели мне усов».. . . . . . . . . . . . .Баю-баю, баю-бай,Поскорее засыпай.. . . . . . . . . . . . .Я кота за те словаКоромыслом оплела…Коромыслом по губы:«Не порочь моей избы.Молока было не пить,Чем так подло поступить?». . . . . . . . . . . . .(Сердито.)Долго ж эта маета?Кликну черного кота…Черный кот-то с печки шасть, –Он ужо тебе задасть…Вынимает ребенка из зыбки и закачивает.(Тише.)А ты, котик, не блуди,Приходи к белой груди.(Еще тише.)Не один ты приходи,Сон-дрему с собой веди.(Сладко зевая.)А я дитю перевью,А кота за верею.Пробует положить ребенка. Тот начинает кричать.(Гневно.)Расстрели тебя пострел,Ай ты нынче очумел?. . . . . . . . . . . . .Тщетно борется с одолевающим сном.Баю-баюшки-баю…Баю-баюшки-баю…. . . . . . . . . . . . .

3

Колокольчики

Глухая дорога. Колокольчик в зимнюю ночь рассказывает путнику свадебную историю.

Динь-динь-динь,Дини-дини…Дидо Ладо, Дидо Ладо,Лиду диду ладили,Дида Лиде ладили,Ладили, не сладили,Диду надосадили.День делали,Да день не делали,Дела не доделали,Головы-то целы ли?Ляду дида надо ли –Диду баню задали.Динь-динь-динь, дини-динь…Колоколы-балаболы,Колоколы-балаболы,Накололи, намололи,Дале боле, дале боле…Накололи, намололи,Колоколы-балаболы.Лопотуньи налетали,Болмоталы навязали,Лопотали – хлопотали,Лопотали, болмотали,Лопоталы поломали.Динь!Ты бы, дид, не зеньками,Ты бы, диду, деньгами…Деньгами, деньгами…Долго ли, не долго ли,Лиде шубу завели…Холили – не холили,Волили – неволили,Мало ль пили, боле лили,Дида Ладу золотили.Дяди ли, не дяди ли,Ладили – наладили…Ой, пила, пила, пила,Диду пива не дала:Диду Лиду надобе,Ляду дида надобе.Ой, динь, динь, динь – дини, динь,дини, динь,Деньги дида милые,А усы-то сивые…Динь!День.Дан вам день…Долго ли вы там?Мало было вам?Вам?ДамПо губам.По головамДам.Буби-буби-бубенцы-ли,Мы ли ныли, вы ли ныли,Бубенцы ли, бубенцы ли…День, дома бы день,День один…Колоколы-балаболы,Мало лили, боле пили,Балаболы потупили…Бубенцы-бубенчики,Малые младенчики,Болмоталы вынимали,Лопоталы выдавали,Лопотали, лопотали…Динь…Колоколы-балаболы…Колоколы-балаболы…30 марта 1906Вологодский поезд

Побудь со мной грустна, побудь со мной одна

«…»

Любите ли Вы стальной колорит, но не холодный, сухой, заветренно-пыльный – а стальной, – только по совпаденью – влажный, почти парный, когда зелень темней от сочности, когда солнце еще не вышло, но уже тучи не могут, не смеют плакать, а дымятся, бегут, становятся тонкими, просветленными, почти нежными? Сейчас я из сада. Как хороши эти большие гофрированные листья среди бритой лужайки, и еще эти пятна вдали, то оранжевые, то ярко-красные, то белые… Я шел по песку, песок хрустел, я шел и думал… Зачем не дано мне дара доказать другим и себе, до какой степени слита моя душа с тем, что не она, но что вечно творится и ею как одним из атомов мирового духа, непрестанно создающего очаровательно-пестрый сон бытия? Слово?.. Нет, слова мало для этого… Слово слишком грубый символ… слово опошлили, затрепали, слово на виду, на отчете. Поэзия, да: но она выше слова. И как это ни странно, но, может быть, до сих пор слово – как евангельская Марфа – менее всего могло служить целям именно поэзии… Мне кажется, что настоящая поэзия не в словах – слова разве дополняют, объясняют ее; они, как горный гид, ничего не прибавляют к красоте заката или глетчера, но без них вы не можете любоваться ни тем, ни другим. По-моему, поэзия эта – только непередаваемый золотой сон нашей души, которая вошла в сочетание с красотой в природе – считая природой равно: и игру лучей в дождевой пыли, и мраморный блеск голубых глаз, и все, что не я…

Объективизируя сказанное, я нахожу, что в музыке, скульптуре и мимике – поэзия, как золотой сон, высказывается гораздо скромнее,

но часто интимнее и глубже, чем в словах. В «поэзии» слов слишком много литературы. Если бы Вы знали, как иногда мне тяжел этот наплыв мыслей, настроений, желаний – эти минуты полного отождествления души с внешним миром, – минуты, которым нет выхода и которые безрадостно падают в небытие, как сегодня утром упали на черную клумбу побледневшие лепестки еще вчера алой, еще вчера надменной розы…

Иннокентий Анненский(Из письма к А. Бородиной)

Три слова

Явиться ль гостем на пиру,Иль чтобы ждать, когда умруС крестом купельным, на спине ли,И во дворце иль на панели…Сгорать ли мне в ночи немой,Свечой послушной и прямой,Иль спешно, бурно, оплывая…Или как капля дождевая, –Но чтоб уйти, как в лоно водВ тумане камень упадет,Себе лишь тягостным паденьемТуда, на дно, к другим каменьям.

Зимний романс

Застыла тревожная ртуть,И ветер ночами несносен…Но, если ты слышал, забудьСкрипенье надломанных сосен!На черное глядя стекло,Один, за свечою угрюмой,Не думай о том, что прошло;Совсем, если можешь, не думай!Зима ведь не сдастся: тверда!Смириться бы, что ли… Пора же!Иль лира часов и тогдаНад нами качалась не та же?..

Бессонные ночи

Какой кошмар! Все та же повесть…И кто, злодей, ее снизал?Опять там не пускали совестьНа зеркала вощеных зал…Опять там улыбались язвеИ гоготали, славя злость…Христа не распинали разве,И то затем, что не пришлось…Опять там каверзный вопросикСпускали с плеч, не вороша.И все там было – злобность мосекИ пустодушье чинуша.Но лжи и лести отдал дань я.Бьет пять часов – пора домой;И наг, и тесен угол мой…Но до свиданья, до свиданья!Так хорошо побыть без слов,Когда до капли оцет допит…Цикада жадная часов,Зачем твой бег меня торопит?Всё знаю – ты права опять,Права, без устали токуя…Но прав и я, – и дай мне спать,Пока во сне еще не лгу я.

Тоска миража

Погасла последняя краска,Как шепот в полночной мольбе…Что надо, безумная сказка,От этого сердца тебе?Мои ли без счета и мерыПо снегу не тяжки концы?Мне ль дали пустые не серы?Не тускло звенят бубенцы?Но ты-то зачем так глубокоДвоишься, о сердце мое?Я знаю – она далеко,И чувствую близость ее.Уж вот они, снежные дымы,С них глаз я свести не могу:Сейчас разминуться должны мыНа белом, но мертвом снегу.Сейчас кто-то сани нам сцепитИ снова расцепит без слов.На миг, но томительный лепетСольется для нас бубенцов…. . . . . . . . . . . . . . .Он слился… Но больше друг другаМы в тусклую ночь не найдем…В тоске безысходного кругаВлачусь я постылым путем…. . . . . . . . . . . . .Погасла последняя краска,Как шепот в полночной мольбе…Что надо, безумная сказка,От этого сердца тебе?

Л. И. Микулич

Там на портретах строги лица,И тонок там туман седой,Великолепье небылицыТам нежно веет резедой.Там нимфа с таицкой водой,Водой, которой не разлиться,Там стала лебедем ФелицаИ бронзой Пушкин молодой.Там воды зыблются светлоИ гордо царствуют березы,Там были розы, были розы,Пускай в поток их унесло.Там всё, что навсегда ушло,Чтоб навевать сиреням грезы.. . . . . . . . . . . . .Скажите: «Царское Село» –И улыбнемся мы сквозь слезы.

«Я думал, что сердце из камня…»

Я думал, что сердце из камня,Что пусто оно и мертво:Пусть в сердце огонь языкамиПоходит – ему ничего.И точно: мне было не больно,А больно, так разве чуть-чуть.И все-таки лучше довольно,Задуй, пока можно задуть…На сердце темно, как в могиле,Я знал, что пожар я уйму…Ну вот… и огонь потушили,А я умираю в дыму.

На закате

Посв. Н. П. Бегичевой

Покуда душный день томится, догорая,Не отрывая глаз от розового края…Побудь со мной грустна, побудь со мной одна:Я не допил еще тоски твоей до дна…Мне надо струн твоих: они дрожат печальнейИ слаще, чем листы на той березе дальней…Чего боишься ты? Я призрак, я ничей…О, не вноси ко мне пылающих свечей…Я знаю: бабочки дрожащими крыламиНе в силах потушить мучительное пламя,И знаю, кем огонь тот траурный раздут,С которого они сожженные падут…Мне страшно, что с огнем не спят воспоминанья,И мертвых бабочек мне страшно трепетанье.