Трактир
Шрифт:
Посетитель остался сидеть, глядя на сверкающую позолотой чёрную фигурку. Даже взгрустнулось, словно приступ ностальгии накатил … Он знал по опыту: так бывает, когда соприкасаешься с кем-то или чем-то, знакомым из прошлых жизней.
Взбалмошный характер Бастет ему был отлично известен и без подсказки трактирщика: то она весела и ласкова, как Хатхор-Луна, богиня плодородия, то агрессивна, как богиня-львица Сехмет. И о статуэтках в виде кошки, глиняных, деревянных, бронзовых или даже золотых, господин Прист знал всё. В Древнем Египте – или Та-Кемет, Чёрной Земле, как называли свою страну её жители, имея в виду плодородную почву долины Нила –
Однако душа господина Приста откликнулась именно на этот облик Бастет: изящная чёрная кошка с золотым ожерельем на шее, со знаком Солнца на лбу и знаком Луны на груди. Помнит душа, помнит то, что было для неё священным!
Господин Прист растерянно глянул на пустой бокал в руке: надо же, и не заметил, как всё выпил. Отставив бокал, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза: в голове было легко и ясно, а расслабленное тело, наоборот, налилось приятной тяжестью. Ничего, у него нет необходимости куда-то торопиться. Достигшим гармонии чужда суета. Сейчас посидит чуток и поедет дальше…
… Пустой стакан снова до краёв наполнился настоящим виски, ирландским, тройной перегонки. Отец Салливан уже и не помнил, когда в последний раз пробовал сей эликсир. Семь лет, семь бесконечно долгих лет он торчит в адской дыре, именуемой Египтом! Но ничего, недолго терпеть осталось…
Капитан Джилрой щедро плеснул и себе в стакан, затем снова обратился к понурому священнику, до того загоревшему под беспощадным местным солнцем, что от бедуина не отличить:
– Что ж, святой отец, за вашу миссию мы уже выпили, теперь выпьем же за мою! Благосклонность фортуны, знаете ли, мне сейчас не помешает. Скоро домой возвращаться, а в моих трюмах пусто, не считая прорвы полудохлых крыс, дьявол бы их всех побрал!
– Не призывайте врага человеческого, сын мой! – миссионер погрозил костлявым пальцем красному от виски и злости ирландцу, капитану и владельцу небольшого торгового судна. – Так говорите, ничего не удалось откопать?
Капитан вздохнул так тяжело, что чуть не погасил ржавую масляную лампу, худо-бедно освещавшую единственную комнатёнку в лачуге священника.
– Ничего, кроме огромного каменного погреба, битком набитого кошачьими мумиями, чтоб им пусто стало… Э-эх, да ведь они и так пустые – одна шкура да кости! – с омерзением сплюнул мореход. – Если в том проклятом языческом храме и были какие-то ценности, то их давно растащили местные грабители. А в мумиях какой прок? Никакого…
– Я бы не стал утверждать столь категорично, – изрёк святой отец, хитро прищурив чёрные глазки, и без того маленькие, особенно по сравнению с выпирающим носом-клювом. Из-за выдающегося носа местные уважали отца Салливана больше других миссионеров: уж больно он был похож на их древнего бога Ра, который изображался с головой сокола. – Забыли, дорогой мой соотечественник, что у нас на родине делают из костей на скотобойнях?
– Мыло варят, что ли? – озадаченно поскрёб рыжую макушку капитан Джилрой.
– И мыло тоже. Но в основном перемалывают кости на удобрения: если почву не подкармливать, ни ячмень, ни картофель не уродится. Это здесь Нил, разливаясь, каждый год обильно покрывает землю жирным слоем ила. А наша многострадальная родина, увы, не богата плодородными почвами.
– Зато народ наш куда смекалистее! – капитан стукнул кулаком по столу, аж опустевшие стаканы задребезжали. – Ишь что придумали – кости перемалывать на удобрение!
– Вот и я говорю, – многозначительно протянул отец Салливан, – кости перемалывают, останки, значит…
Тут до капитана наконец дошло. Он выпучил блёклые водянистые глаза, икнул и вдруг выпалил, захлебываясь от восторга:
– То есть мумии можно пустить на удобрение! Ну конечно, чего добру пропадать? Там их тысячи тысяч, бери – не хочу…
– Ну-ну, так просто их не возьмёшь, – осадил морехода священник. – Местные, хоть и приняли ислам, в душе остались язычниками, уж поверьте мне, сэр, я знаю, о чём говорю. Они почитают веру своих предков и не позволят осквернить святыню…
– Это сушёные-то кошки – святыня? – пьяно ухмыльнулся капитан Джилрой. – Я приведу своих матросов, и они живо набьют чучелами мешки – столько, сколько влезет в трюмы. Эх, жаль, нельзя здесь, на месте, перемолоть всё в муку – больше бы вместилось!
– Вы не о том сейчас думаете, капитан. Вашим бравым матросам несдобровать, если местные поднимут шум. Поймите же, они фанатики! Чего доброго, ещё ваш корабль подожгут.
– И что же мне делать? Посоветуйте, святой отец, раз уж вы так хорошо изучили нравы аборигенов.
Священник сделал вид, что задумался. Затем сказал, понизив голос до шёпота, хотя никто в этой убогой глинобитной хижине, именуемой католической миссией, не мог их подслушать:
– Предлагаю действовать так. Я отвлеку местных: устрою шествие с хоругвями, все непременно сбегутся, поскольку жадны до зрелищ. А вы со своими молодцами тем временем быстренько погрузите мешки в… Так, а повозки? Вы же не можете арендовать повозки или вьючных животных у местных жителей – тогда они всё поймут… Ладно, я дам вам кое-кого в помощь. У этих ребят свои верблюды имеются.
– Вы о ком? – заинтересовался капитан Джилрой.
– Так, археологи… Нет-нет, не беспокойтесь – не из наших, учёных.
– Я понял! – капитан хлопнул себя по лбу широкой ладонью. – Чёрные копатели!
– Тише! – цыкнул на него отец Салливан. – Кроме этих прохиндеев, никто из местных вам не поможет. Только имейте в виду: не пытайтесь их надуть. Заплатите разбойникам сколько потребуют, не торгуясь, иначе, сударь, я и полпенса не дам за вашу голову.
– Ладно-ладно, святой отец, я понял. Ну, а сколько вы хотите за дельный совет да посредничество, так сказать?
– Господь с вами, капитан! Зачем мне, священнослужителю, деньги? – отец Салливан закатил глаза к потолку: сквозь прохудившийся камышовый настил просвечивали яркие южные звёзды. – Ну разве только для миссии – сами видите, как мы тут бедствуем.
– Десять процентов! – предложил мореход, поражаясь собственной щедрости. Хотя, если подумать, идея ведь целиком принадлежала святому отцу.
Святой отец, очевидно, подумал о том же, поскольку в недоумении воззрился на собеседника чёрными глазами-бусинками: