Трамлин-полет
Шрифт:
Антоныч, ты представляешь, что означает, когда Степа "притопил"!
– Да уж. Бедный финн!
– Тут Степа смотрит - финн затягивает ремни безопасности что есть силы, а взгляд, от дороги никак оторвать не может. Уставился как кролик на удава. А Степан эти места по тренировкам знал и сыплет себе во всю прыть.
Был там опасный поворот. Только он его прошел, финн залопотал что-то, схватил свою сумку, расстегнул. Ну, думает Степан, сейчас молоток достанет. Кто его знает?! А финн выхватил колбасу, погрыз-погрыз ее нервно - вроде успокоился. Тут опять поворот. Финн за колбасу. Потом, когда остановились у переезда, он выскочил из машины и ну колеса щупать. Степа никак понять не может, что он там потерял.
Поехали дальше. Финн
Наконец приехали они к месту первого перехвата. Еле-еле успели. Только остановились, финн опять шины лапает, а тут наш экипаж подкатывает. Сам знаешь, в эти минуты работы полно, финн же, как увидел, что эстонцы подъехали, сразу к ним. Потом Степе рассказали, что финн истерику закатил. Кричит, ненормального за руль посадили, я с ним дальше не поеду. А Степан все дела сделал, пока напарник его буйствовал, и спрашивает у ребят, чего это финн все время шины его гладит? Эстонцы перевели вопрос, а потом, услышав, что он им сказал, как заржут. Это он у тебя шипы ищет, говорят. Он глазам своим не верит, говорит, что без шипов так ездить невозможно, такого быть не может.
В общем, успокоили они финского механика, объяснили, кто есть кто и что у нас в стране все зимние гонки без шипов проводят. После этого механик так зауважал Степу, что даже колбасу в сумку спрятал.
Игорь, дослушав историю, так смеялся, что слезы выступили. Он вытирал их сразу двумя руками, а я в это время подумал, что хорошо бы и за руль взяться. И тут по ассоциации вспомнил еще одну историю. Опять со Степаном. Как только Игорь взялся за руль, я продолжил:
– Ты, Антоныч, зря смеешься. Я, кстати, это на собственной шкуре испытал. Так что того финна очень даже хорошо понимаю. Когда Степан вернулся из Финляндии, я как раз в Тольятти был и вечером собирался последним самолетом в Москву лететь. Степа и говорит мне: "Я отвезу тебя в аэропорт". Берет свою тренировочную машину, и где-то в половине девятого мы с ним отчаливаем. Аэропорт километрах в семидесяти. Темнотища, ветер дует, поземка с поля такая метет, что шоссе совсем не видно - как будто по снежной целине несемся. Степан как раз тогда про финна рассказывал. Весело так рассказывал - то руль отпустит и показывает, как бедняга колбасу уплетал, то - опять же двумя руками - как тот шины ощупывал. А на спидометре стрелка у ста восьмидесяти пляшет.
Чувствую, под поземкой ледок - машину все время туда-сюда подтаскивает. Степа, не прерывая рассказа, между делом подправляет ее, а газ и не думает сбрасывать. Честно признаться, хоть я Степу и знаю уже сто лет, и видел тогда, что он в прекрасной форме - машину просто отлично держал, а все равно неуютно.
Подъезжаем к повороту. Смотрим, гаишник голосует. Степа спрашивает меня: "Подвезем?" Подвезем, говорю, не без задней мысли - хоть уймется, может, потише поедет. Гаишник, кряхтя, пролез между дугами каркаса безопасности, потом спрашивает, что это за трубы у нас в машине. Причем вроде даже с претензией к нам. Ну, думаю, тупой попался! Неужели спортивных машин не видел? А Степа серьезно ему отвечает: "Это отопление салона, я сейчас включу". Гаишник молчит, видимо, кумекает. Так ничего и не сказал.
Поехали. Степа опять какую-то историю стал травить. Я успокоился, что гаишник с нами, а потом и вовсе отвлекся. Вдруг слышу, откуда-то снизу, сзади, глухой-преглухой голос: "Эй, ребята!" Поворачиваюсь - никого нет! Потом смотрю, из-под спинки сиденья только шапка торчит. Бедняга аж на пол сполз - и оттуда: "Ребята, вы потише. Гололед ведь". Я глянул на спидометр - все те же сто восемьдесят. Степан в этот момент- как ни в чем не бывало бросает руль, поворачивается назад к гаишнику и говорит издевательски: "А вы откуда знаете, что гололед? Дороги-то не видно.
– вон поземка какая!" Гаишник еще ниже присел, да и мне не по себе стало. Я Степану шепчу: "Уймись, бандит". А сам думаю, ну вот, Степа сейчас без прав останется. Тут как раз пост ГАИ. Степа останавливается, достает финскую наклейку с летящей в прыжке спортивной "Ладой" и дарит ее гаишнику: "Держи, командир, на память". Тот наклейку взял, крякнул, но промолчал, а потом, вылезая, говорит: "Шутники вы, ребята. Накололи меня. Трубы-то - это вовсе не отопление! Да с такими, как вы, отопление и не нужно!" Игорь опять смеется, потом говорит:
– Ты тогда, на "Селигере", тоже заставил меня попотеть. Помнишь?
– Это ж гонка.
– Гонка гонкой, но ты так удила закусил, что я на каждый поворот смотрел как на последний в жизни. А когда проходили его, то никак не мог в толк взять, все думал - да не может этого быть.
– Это все потому, что у тебя мало работы было.
– Да ладно, может, оно и так.
– Игорь замолчал ненадолго, потом продолжил: - Ты про Степу байки рассказываешь, а я, когда сейчас по горбатой дороге прохватывали, вспомнил нашу тренировку перед тем "Селигером". Помнишь, как лихо вертухнулись?
– Еще бы! Такое захочешь придумать, не придумаешь, - я освежил в памяти тот случай и понял, почему Игорь именно о нем заговорил.
– Антоныч, а ведь точно - там дорога такой же горбатой была! Ты что, поэтому и вспомнил?
– Конечно. Только здесь на допе двумя рублями не отделались бы.
Тогда тренировались бригадой из трех машин. Мы с Игорем замыкали тройку. Помню, ходко так идем, но не по допу, а просто по трассе. Перед этим нас что-то задержало, и мы догоняли своих. Вот-вот должны были догнать. Дорога была узкой, укатанной до льда, да еще горбатой.
Выскакиваем мы из леса на открытое место. Дорога уходит вверх, образуя трамплин. Я на него, машина чуть-чуть отрывается от земли - страшного ровным счетом ничего, если бы не внезапно сильный порыв бокового ветра. Не успели и ойкнуть, как лежим в кювете на левом боку. Зима была доброй на снег, и мы плюхнулись словно в перину. Выпрыгиваем из "Москвича" и видим, трактор по полю едет. Я к трактористу. Не успел он дверь открыть, как я ему два рубля в руки и показываю на машину. Он без слов все понял и прямо к ней покатил. Игорь тем временем уже трос приготовил: мигом поставили "Москвич" на колеса, вытащили из кювета, завели мотор и дальше помчались.
Минуты три, не больше, потеряли. И полкилометра не проехали, смотрим, наши стоят, - дожидаются. Останавливаемся. Подходит капитан команды и спрашивает, раздраженно так:
– Где вас черти носят?
– Да вот, - говорю, - перевернулись.
– Врешь ты все!
– Он обошел машину кругом - на той ни царапины.
– И как же тебя угораздило?
Я рассказываю, он не верит. Тут я не вытерпел:
– Ты за кого меня принимаешь? Съезди, сам посмотри. Это метров пятьсот.
Что на него нашло? Не верит, и все. Садится в машину и на самом деле едет смотреть. Останавливается около того места, где мы упали, смотрит. Наблюдаем за ним издали. Видимо, убедился, но дорога узкая, не развернуться, а задом пятиться полкилометра не хочет. Сел в машину и поехал дальше, до разворота. Развернулся и шустро несется навстречу нам. Только он поравнялся с тем бугорком, где мы полет исполнили, как с ним происходит то же самое - один в один: отрывается от дороги, порыв ветра, и он в кювете.
Подъезжаем к упавшему капитану. Тракторист еще не уехал, изумленно смотрит и ничего не понимает. Наш шеф, злой и красный, вылезает из опрокинутого "Москвича". Все еле сдерживают смех. Я показываю на тракториста и говорю, что спасательная операция два рубля стоит. Тракторист опять молчком, но еще быстрей, проделывает все необходимые маневры, берет от нашего шефа гонорар и только потом спрашивает:
– Что-то я, ребята, никак не пойму, чего это вы тут творите?
Я, как только могу, серьезно отвечаю: