Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман

MadameD

Василий как раз поддержал графиню, которая уже уселась в седле, но была бледна и с трудом переводила дух, точно пережила какую-то опасность.

Пришпорив коня, граф Шувалов развернулся, так что Игорь и дамы вынуждены были отпрянуть; Женю лошадь чуть не сбросила. Граф подскакал к Василию и занес руку; тот резко осадил назад, чтобы не получить тягчайшего оскорбления.

– Как эт-то понимать? – крикнул остервеневший граф Шувалов. – Что вы себе позволяете?

– Пьер, он посягнул на меня! – выкрикнула тут графиня и разразилась рыданиями. С видом слабой, обессиленной

женщины она припала к шее своей серой в яблоках кобылки; ветер колыхал страусовые перья ее черной шляпки. Анна Николаевна ткнула пальцем в помертвевшего Василия и шмыгнула носом.

Граф, кажется, только сейчас осознал слова жены.

– Что значит - посягнул? – страшным шепотом спросил он. Лицо его налилось кровью. – Анна? Ты смеешь?..

– Я перед тобой чиста, Пьер, это все он! – воскликнула Анна Николаевна. – Ты ничего не знаешь, я сейчас перед тобою покаюсь!

И тут она проделала упражнение, уже знакомое Василию и Лидии.

Анна Николаевна проворно спрыгнула с коня и упала перед своим мужем на колени, на грязную мостовую, чуть ли не под копыта его коня. Граф Шувалов, на мгновение остолбеневший от этой выходки не меньше остальных, затем спрыгнул с лошади следом за женой и подхватил ее под локоть, поднимая на ноги. Но темно-зеленая бархатная амазонка Анны Николаевны была уже безнадежно испорчена.

Она всхлипывала.

– О, Пьер, прости меня!

– Аня, Аннушка! Ну же, успокойся!

Граф похлопывал жену по спине одной рукой, а другой протягивал ей белоснежный платок, вытащенный из кармана. Выражение его лица смягчилось. Чувствовалось, что этот человек по-своему очень любит жену.

– Расскажи мне все. Этот негодяй тебя оскорбил?

Анна Николаевна кивнула и закашлялась в платок.

Граф посмотрел на верхового Василия убийственным взглядом. Потом снова склонился к жене.

– Анна, говори!

– Пьер, ты сейчас, наверное, ужасно разгневаешься на меня, - сказала Анна Николаевна сдавленным голосом, так низко опустив голову, что всем были видны только ее прическа и шляпка. – Я без твоего ведома виделась с этим человеком в числе его почитателей. Я уверовала…

– В знак? Какая чушь! – воскликнул граф.

– Ах, я не знаю, - всхлипнула Анна Николаевна. – Но Василий Морозов чуть не принудил меня к преступлению. Мы случайно оказались наедине, и тогда… тогда… Помнишь, как я потеряла мою черную каракулевую шляпу, которая тебе так нравилась? – воскликнула графиня, точно под влиянием вдохновения.

Она наслаждалась успехом своей импровизации, как инженю*, получившая аплодисменты! Женщины видели это, но не мужчины – и, уж конечно, не ревнивый супруг.

– Ты лишилась ее во время борьбы? – воскликнул граф.

– Да, да, Пьер, он схватил меня, но я вырвалась, оставив в руках этого злодея свою шляпу, и убежала.

– Но почему ты молчала до сих пор? – спросил ее муж. – Почему?

Грудь его волновалась. Он старался поверить жене, но дело было слишком неслыханное.

– Я… боялась, что ты не поверишь в мою искренность, mon cher, - тоненько всхлипнула графиня. – Но клянусь тебе богом: я никогда даже не помышляла, чтобы…

– Я верю тебе, Анна.

Граф,

теперь бледный, но совершенно спокойный, подсадил жену в седло, а следом взобрался на лошадь сам. Он сидел на ней как влитой. Несомненно, это был такой же прекрасный стрелок, как и наездник.

Граф подъехал к Василию.

– Вы дворянин? – спросил он его ледяным тоном.

– Да, граф, - ровным голосом ответил тот. Василий был бледен, будто от страха, но лицо его не выражало страха: он был словно окрылен происходящим.

– Милостивый государь, - таким же тоном произнес граф Шувалов, глядя ему в лицо. – Я оскорблен вами тягчайшим образом. Завтра в девять утра я пришлю вам моих секундантов.*

– Дуэль? – спросил Василий. – На пистолетах?

Лидия сидела ни жива ни мертва. Огромного усилия стоило ей промолчать – она только закусила губу и дрожала всем телом, так побледнев, точно уже видела перед собой труп мужа.

– Право выбора рода оружия остается за мной, как за оскорбленной стороной, - проговорил граф.

Он сделал паузу.

– Я выбираю пистолеты, - сказал граф Шувалов после совсем короткого колебания. – Честь имею.

Спокойный, как ледяная глыба, граф резко хлестнул коня между ушей, выдавая этим жестом свою ярость. Животное, поднявшись на дыбы, чуть не опрокинуло Игоря Морозова.

С коротким криком граф Шувалов поскакал прочь, а жена его отчего-то задержалась. Должно быть, чтобы сполна насладиться своим триумфом.

Она оглядела замерших Морозовых; взгляд Анны Николаевны на секунду остановился на лице Василия. Губы ее тронула победная улыбка.

И тут, издав вопль, точно раненая хищница, Лидия Морозова подскакала к ней вплотную и ударила графиню кулаком в лицо. Анна Николаевна вскрикнула и запрокинулась назад, в этот раз действительно чуть не упав с лошади; но теперь никто не пришел к ней на помощь. Графиня Шувалова выпрямилась, шипя от боли, широко раскрыв от изумления сапфировые глаза; по нежной скуле расплылся синяк.

– Ах ты, дрянь, - прошептала графиня, глядя на Лидию.

Ту всю трясло.

– Ты, стерва! – крикнула Лидия на всю улицу. – Отольется тебе наша кровь!

Около них уже собралась кучка зевак – но никто из них не смел вмешиваться, видя разбирательство таких высоких особ.

Лидия была женщиной, а не мужчиной; поэтому графине пришлось отъехать ни с чем, удовольствовавшись только наименованием “мужичка”, которое она произнесла сквозь зубы. Однако Василий Морозов должен был ответить и за себя, и за свою жену сполна. Ухудшить его положение Лидия уже не могла.

Но и спасти его она не могла тоже. Теперь Василий обязан был защищать свою честь, если хотел по-прежнему считаться благородным человеком и мужчиной.

Лидия отъехала в сторону и заплакала, уткнувшись лицом в ладонь. Игорь подъехал к ней, пытаясь утешить.

Женя, забытая всеми, съежилась в седле, насколько позволял корсет, и неподвижно смотрела на холку своего красивого гнедого коня. “Это из-за меня, это все из-за меня одной”, - думала она.

Василий Морозов сидел в седле, такой же бледный и холодный, как граф. И он чему-то улыбался.