Трансгуманизм в российском образовании. Наши дети как товар
Шрифт:
Укрепление власти транснациональных структур означает демонтаж государственного управления и требует отказа от национально-государственного подхода. Шваб предупреждает, что «нехорошо будет тем, кто ориентируется на национальные интересы». «Те страны и регионы, которые добьются успеха в установлении международных норм, которые в дальнейшем станут предпочтительным стандартом в основных категориях и областях новой цифровой экономики (интернет вещей, цифровое здравоохранение, использование коммерческих дронов) получат значительные экономические и финансовые выгоды. Напротив, для стран, которые поддерживают свои внутренние нормы и правила, чтобы дать преимущества внутренним производителям, и при этом блокируют доступ для иностранных конкурентов и снижают суммы роялти (вознаграждение за использование патентов, авторских прав и пр.), существует большой риск оказаться в изоляции от глобальных норм, который подвергнет свою страну риску отстать от новой цифровой экономики. Рассматриваемый
16
Там же. С. 93.
А адаптироваться они смогут, если введут гибкое маневренное управление, объединив два противоположных подхода: «всё, что не запрещено, разрешено» и «всё, что запрещено – не разрешено». Законодательное регулирование будет играть решающую роль в принятии и распространении новых технологий, и правительства будут вынуждены изменить свой подход, когда дело дойдёт до создания, пересмотра и исполнения нормативно-правовых актов. В любом случае правительства и граждане должны пересмотреть свои роли и способы взаимодействия.
Действительно, властные полномочия становятся всё более распределёнными. Власть переходит и «вниз» – местным группам и частным лицам, которые, используя новые информационные технологии, берут информацию непосредственно из её источников и сами становятся её производителями, и «наверх» – к глобальным политическим сетям, представляющим собой альянс международных организаций, правительственных агентств, корпораций, неправительственных организаций и других групп. Информационные технологии позволяют этим сетям расти и осуществлять влияние, которое непропорционально велико по сравнению с их размерами. Государство, таким образом, уже не контролирует всё и вся на своей территории, всё чаще ставится под вопрос и его монополия на легитимное насилие.
Другой известный глобалист-эколог Джереми Рифкин, автор концепции «третьей промышленной революции», изложенной им в одноименной книге [17] , описывая складывающееся сетевое информационное общество на основе «энергетического интернета», указывает, что, поскольку инфраструктура третьей промышленной революции, составляющая центральный элемент континентальных рынков и континентальной системы управления, расширяется горизонтально, является распределённой и построенной на сотрудничестве, то и континентальная и глобальная система управления, скорее всего, будут такими же. Идея централизованного мирового правительства была логичной для второй промышленной революции, инфраструктура которой развивалась вертикально, а её организация была иерархической и организованной. Однако она совершенно несовместима с миром, где энергетическая/ коммуникационная инфраструктура имеет узловую, взаимозависимую и горизонтальную структуру. Распространение сетевой коммуникации, энергии и коммерции по планете неизменно приводит к сетевому управлению как на континентальном, так и на глобальном уровне. Создание взаимозависимого межконтинентального пространства для жизни рождает новую пространственную ориентацию. Во всё более интегрированном глобальном обществе люди начинают чувствовать себя частью единого планетарного организма» [18] .
17
Рифкин Дж. Третья промышленная революция. Как горизонтальные взаимодействия меняют энергетику, экономику и мир в целом. М., 2017.
18
Там же. С. 233–234.
Эта континентализация постепенно трансформирует и характер международных отношений, что сделает возможным перейти от геополитики к биосферной политике. И дальше Рифкин излагает идеи, полностью вписывающиеся в программу экологического устойчивого развития ООН, разработанную мозговыми центрами оккультно- пантеистического движения «Нью Эйдж», используя тот же язык и те же понятия. Он утверждает, что изменение научных представлений привело к новому пониманию планеты и представлению о биосфере как «живом организме» и что люди начинают «расширять своё видение и мыслить как граждане мира в общей биосфере». «Глобальные сети по правам человека, глобальные сети здравоохранения, глобальные сети пострадавшим от катастроф, глобальное хранилище генетических материалов, глобальные банки продовольствия, глобальные информационные сети, глобальные природоохранные сети, глобальные сети по защите животных являются очевидными признаками исторического перехода от традиционной геополитики к биосферной политике».
Надо отметить, что о
Описывая происходящие перемены, ведущие идеологи глобализма подчёркивают неизбежность именно такого сценария. Так, описывая характерные черты четвёртой промышленной революции, представляет её как коренную трансформацию системы производства и потребления, социальной сферы, государственного управления, образования, здравоохранения, транспорта и всех отношений человека с миром и друг с другом К. Шваб: «Характер происходящих изменений, – пишет он, – настолько фундаментален, что мировая история ещё не знала подобной эпохи – времени как великих возможностей, так и потенциальных опасностей». Подчеркнув, что «развитие и внедрение новейших технологий связаны с неопределённостью и означают, что мы пока не имеем представления, как в дальнейшем будут развиваться преобразования, обусловленные этой промышленной революцией», он вместе с тем предупредил о необходимости выработки «единого понимания» для создания «общего будущего, основанного на единстве целей и ценностей». При этом он выразил беспокойство по поводу того, что «линейность (нереволюционность) мышления многих лидеров или их углубление в сиюминутные проблемы не позволяют им стратегически осознавать… инновации, формирующие наше будущее» [19] .
19
Шваб К. Указ. соч. С. 10.
Трансгуманизм
Главной особенностью новых технологий является то, что они направлены не столько на изменение окружающей среды и средств производства, сколько на трансформацию самого человека, его сознания и природы, то есть самой его сущности. И трансформация эта настолько серьёзна, что для её проведения и обоснования необходим тотальный пересмотр самой концепции человеческой личности. Именно это и осуществляется сегодня невероятно быстрыми темпами и влечёт за собой изменение системы ценностей, социальной и культурной среды, включая образование, науку и искусство. Речь идёт о переводе людей на трансгуманистическое мировоззрение.
Трансгуманизм стал новейшей формой «эволюционного гуманизма», и хотя как идейное течение он сложился в 1980-е годы, истоки его находятся в гностических учениях, появившихся в первые два века нашей эры. Считая, что наш материальный мир создан в результате ошибки и целью жизни человека является освобождение его светлой духовной сущности от уз злой материи (тела), гностики искали мистического спасительного знания (гносиса), которое, по их убеждению, доступно лишь немногим избранным. Приобретший тайное знание обретает силу и бессмертие, но достигается это в результате психических практик и «расширения сознания», а не нравственного совершенствования и служения.
Гностицизм был побеждён, однако идеи и образы его не исчезли из западного мышления, уйдя в итоге в эзотерическое подполье, и, благополучно пройдя стадию алхимии и герметизма (искавшего бессмертия и возвращения человека в состояние Адама до грехопадения), трансформировалось в нечто новое, прикрываясь научными одеждами. После Реформации, в период научной революции XVII в. алхимия разделилась на две ветви: экзотерическую (химия) и эзотерическую (оккультизм). Магия не исчезла, просто известная её часть была подменена науками, которые расширили её цели средствами технологии. Как выразился исследователь Э. Дэвис, автор книги «Техногнозис: мир, магия и мистицизм в информационную эпоху», «магия – это подсознательное технологии, её иррациональное заклинание … чем интенсивнее мы исследуем границы сознания и материи, тем больше плоды нашего разочарованного производства сталкиваются с риторикой сверхъестественного». Сегодня часть науки уже открыто сливается с эзотерикой.