Шрифт:
Трансильванские рассказы
Выгодный заказ
Утро выдалось холодным. Порывы промозглого ветра напоминали дыхание чахоточного больного. По тусклому небу неслись свинцовые тучи, скрывая прижимистое осеннее солнце. Дорога за три дня дождей превратилась в сплошное вязкое месиво. Она тянулась по унылой холмистой равнине. Землю покрывала жухлая трава. Однообразный пейзаж оживляли лишь отдельные раскидистые деревья да бурые островки низкорослого ветвистого кустарника.
Четверо всадников ехали неспеша. Одеты они были одинаково, в то, что своим подопечным выделил их бывший хозяин: в стеганки, шоссы цвета сырой глины, высокие ботинки из грубо выделанной кожи, длинные
Впереди отряда на крепкой лошади ехал дородный широкоплечий крепыш лет тридцати пяти с круглым лицом, обрамлённым льняного цвета клокастыми волосами и коротко стриженной бородой того же оттенка. Звали его Хайнц-Ульрих, но в компании своих товарищей он предпочитал имя Удо. Родился воин в Хальвелагене и происходил из народа саксов. Был он младшим сыном местного кузнеца. Когда стало понятно, что после смерти отца, старшие браться решили оставить его с носом, обладающий недюжинной силой детина решил бросить всё и попытать счастье в наемниках.
– Я до сих по не верю, что старик Иллеш мог двинуть кони, да еще так. Уму не постижимо! – нарушил молчание здоровяк и сокрушенно тряхнул головой.
– Да уж, вот мерзавец! Небось думал, будто в его годы он всё такой же прыткий, как тогда при Кеньермезё. Чего на рожон полез-то? – поддержал товарища черноволосый парень лет двадцати пяти с небольшим косым шрамом поперек левой брови. Звали его Янош Олах, прозвище явно указывало на валашское происхождение. И действительно, вел он свой род из деревни в окрестностях города Арджеш. Отец его состоял в свите влиятельного боярина, после смерти воеводы Александра Алди бежал со своим покровителем в Мюльбах, да там и остался. Все дети его родились уже в Трансильвании. Путь на родину оказался закрыт, и семейство в полном составе приняло католичество, заговорило на венгерском и переиначило имена на мадьярский манер.
– А небось решил, будто голова крепкая. Часто по ней лупили, и всё ничего. А тут на тебе, черепушка треснула, как глиняный горшок. Стоило только тому подлецу Мариславу ему в висок кулачищем двинуть, как всё, не выдержали косточки, – процедил Удо сквозь зубы.
– Да хоть бы нас позвал, – добавил молодой воин, ехавший за саксом, – А то ведь как сказал: «Когда благородные господа пьют, кнехты стоят в сторонке». Дескать, не ровня мы ему с тем сербом. Рыцарь называется. А благородства у него не больше, чем у хряка в свинарнике. Срань господня! Чтобы им там всем пусто было окаянным! Мы б их в миг растащили наклюкавшихся-то. А тут вон что. Серб-то сразу смылся, такова уж их трусливая порода. А когда мы про Иллеша узнали, то уж скопытился благодетель наш, – последние слова парень произнес с явной насмешкой.
Выглядел юноша лет на восемнадцать-двадцать, но на самом деле являлся ровесником Яноша Олаха. Телосложением он явно не вышел. Про таких говорят «кожа да кости». Но на самом деле природа не обделила его ни силой, ни выносливостью. Не зря молодой воин уже несколько лет ходил в наемниках и пережил не одну битву, а стычек и заварушек уж вообще не сосчитать сколько. Звали его Понграц Калди. Происходил он из Дьюлафехервара, где некогда обучался в семинарии при резиденции епископа. Родители надеялись, что карьера священника принесет их отпрыску стабильный доход, кусок хлеба и крышу над головой. Однако штудии на латинском и греческом закончились, едва успев начаться. А всё потому, что будущий клирик не отличался ни послушанием, ни примерным поведением. Нет, другие ученики также постоянно шкодили, но вот только наш бедолага совершенно не умел скрывать своих похождений и постоянно попадался с поличным. После позорного изгнания из сонма святош отеческий дом стал для парня вовсе непереносимым местом, где ему доставались упреки и зуботычины, чаще, чем еда. И вот однажды ночью еще не до конца оперившийся отпрыск покинул постылое жилище. После того, как его деньги перекочевали в карман кабачнику, юный Калди вверил свою жизнь вербовщику и вскоре примкнул к немногочисленной свите пожилого рыцаря Иллеша.
– А сынок его. Столько лет не объявлялся,
– Да ладно, чего уж тут, – оборвал его Хайнц-Ульрих. Расчет выдал, и на том спасибо.
– Да пусть засунет он свой расчет себе знаешь куда! – огрызнулся Олах.
– Не забывай, мы сейчас только на него и живем, – осадил парня сакс.
– Хватит! – голос сзади заставил всю троицу разом замолчать. – Тошно слушать ваше нытье. Каждый день! Каждый день одно и то же! Самим не надоело?
Взгляды попутчиков обратились к немолодому человеку, замыкавшему отряд. Звали его Лайош. В смуглом изрезанном морщинами лице мужчины явственно выделялись восточные черты. Поэтому все считали, что предки его происходили из народа куман, давным-давно осевших в Трансильвании. Сам же воин о своем происхождении не говорил ничего. А еще ходили слухи, будто с традициями кочевников он не порвал, в церковь ходит лишь для виду, а сам, если наступит нужда, в тайне обращается к странным фигуркам, которые носит в кожаном мешочке у пояса. Впрочем, их-то как раз никто не видел, и откуда стало известно о языческих божках, непонятно. Однако часто собратья по оружию заставали товарища нашептывающим себе под нос то ли молитвы-то ли заклинания на непонятном языке, от чего свидетелям действа становилось немного не по себе. На правах старшего Лайош еще при жизни Иллеша верховодил всеми наемниками рыцаря, да и после его гибели оставался первым среди равных. И хоть невысокий рост, худощавое телосложение и жиденькая бороденка благоговейного трепета не вызывали, но тяжелый взгляд, неизменно мрачное выражение лица и несколько шрамов придавали потомку степняков облик сурового решительного бойца.
– Всё перетираете и перетираете одно и то же, будто что-то изменится от вашей болтовни, – добавил он и презрительно сплюнул.
– А о чем еще говорить-то, когда на уме только одно – как старик помер, да как его желторотый отпрыск нас без работы оставил? – ответил за всех Удо. Только он иногда осмеливался дерзить Лайошу.
– Денег у нас на пару-тройку дней есть, – рассудительно заметил предводитель отряда. – При желании можно растянуть и на неделю. Сегодня к вечеру будем в Надьдисноде или, как там вы его называете, Хельтау. Если ничего не подвернется, то оттуда и до Надьсебена не далеко. Найдем работу, не замрете.
– Сам-то веришь? – не унимался сакс.
Остальные парни стыдливо потупил взоры, показывая молчаливое неодобрение.
– Есть идея лучше? – сквозь зубы выдавил Лайош и пронзил сакса испепеляющим взглядом.
Хайнц-Ульрих отвернулся и дернул поводья. Все четверо продолжили путь молча.
После полудня облака окончательно затянули небо. Мало-помалу начался дождь. Стихия не унималась, и к концу дня шторм клонил к земле стволы, ломал ветки, выворачивал с корнями деревья и с неистовой силой бросал тяжелые, словно налитые свинцом, капли прямо в путников, будто хотел пробить ими и без того истрепанную непогодой одежду. Каждая следующая миля давалась тяжелее предыдущей. Лошади не хотели идти и пугались резких порывов ветра, копыта разъезжались на вязкой глине. Вопреки ожиданиям до Хельтау маленький отряд добрался много позже наступления темноты.
По обе стороны длинной улицы, словно воины плечом к плечу, выстроились дома саксов. Глухой стеной фасадов местные жители будто бы отгораживались от чужаков. В центре темной громадой вырастала укрепленная церковь. Два кольца стен с бойницами окружали величественное сооружение. За без малого три сотни лет местные жители превратили храм святой Вальпурги в настоящий замок, надстроив хор, возведя башенные выступы над северным и южным порталами и приспособив для обороны колокольню. Однако дрожащим от стужи и промокшим до нитки мужчинам не было никакого дела до молельни, ведь, как говорили в тех местах: «В такую ночь сам Бог отдыхает». Они искали таверну и высматривали желанную вывеску во все глаза.