Транзит
Шрифт:
– Дело прошлое. Ведь мы оба теперь здесь, – ответил Паульхен, для которого это обстоятельство явно было самым главным.
– Я намного обогнал немцев, – сказал Аксельрот, – и попал в Париж раньше Гитлера. Я отправился в Пасси, открыл свою квартиру, взял деньги, упаковал ценные вещи и рукописи, любимые картины и статуэтки, оповестил эту дорогую мне чету. – Он указал на даму в шляпке с пером и па господина с двойным подбородком, и те с серьезными лицами кивнули ему в ответ. – И вот эту даму. – Аксельрот поглядел на золотоволосую красавицу, которая сидела все так же неподвижно, ко всему безучастная, словно малейшее движение могло погубить ее неземную красоту. – Вдруг ко мне приходит этот Вайдель, который, видимо, разыскивал по Парижу друзей. Он был бледен и дрожал от страха – близость нацистов действовала ему
– С Вайделем вечно какие-то осложнения, – сказал Пауль. – Уже несколько недель наш комитет занимается его делами. Хоть создавай специально для него особый комитет. Признаюсь, мы скрепя сердце поручились за него консулу Соединенных Штатов. Впутался же он тогда в эту историю…
– В какую историю? – спросил господин с двойным подбородком.
– Да четыре года назад, во время гражданской войны в Испании. Надо же, чтобы именно на него наскочил какой-то там командир бригады. Его рассказ произвел на беднягу Вайделя сильное впечатление. Он и вообще-то имеет склонность ко всяким ужасам, нелепостям и кровавым историям. И вот вам результат – новелла а-ля Вайдель о массовом расстреле на арене, сразу же после «суда инквизиции». Эту новеллу распространяла тогда испанская информационная служба. Кстати, я тогда предупреждал его, что ему надо держаться подальше от республиканцев. Он ответил мне, что его привлекла тема…
– Понятно. Вот почему он получил визу в Мексику, – сказал Аксельрот. – Во всяком случае, я рад тому, что в ближайшие годы мне не придется видеть его обиженную физиономию.
– Рано радуешься, – сказал Пауль. – Благодаря нашему поручительству он, видимо, получит американскую транзитную визу и не исключено, что вы уедете с ним на одном пароходе.
– Почему вы еще не уехали? – спросил я Аксельрота. – Ведь вы попали в Марсель на несколько недель раньше нас.
Аксельрот резко повернулся и взглянул мне прямо в лицо, словно стараясь понять, не смеюсь ли я над ним. Все остальные тоже поглядели на меня и громко расхохотались.
– Ты, должно быть, единственный человек в Марселе, который не знает этой истории, – сказал Пауль. – Познакомься, пожалуйста, с этой милой компанией, которая уже побывала на Кубе.
Толстяк с двойным подбородком печально кивнул, подтверждая слова Паульхена, и от этого движения у него появился третий подбородок. Дама с пером на шляпке подвинулась ко мне поближе и сказала:
– Господин Аксельрот разыскал нас в Париже и посадил в свою машину вместе с этой дамой и ее чемоданами, из-за которых Вайделю не хватило места, ну а мы были нужны Аксельроту, для нас место нашлось. Ведь мы писали музыку к его новой пьесе. Он с бешеной скоростью гнал машину, удирая от немцев. Он спас нас, а тем самым, и музыку для своей пьесы. Никто не добрался до Марселя так быстро, как мы. Меньше недели потратил он на то, чтобы купить всем визы. Мы уехали первыми. Но, к сожалению, его обманули – визы оказались фальшивыми. На Кубе нас не выпустили на берег, и нам пришлось на том же пароходе вернуться назад.
Я подумал, до чего же с Аксельротом не вяжутся слова «не повезло». Казалось, он просто создан для счастья, удачи должны так и сыпаться на него.
– За это время мы постепенно научились жить, пренебрегая опасностью, – сказал Аксельрот, скривив губы. – Музыка для пьесы будет написана в западном полушарии… Чуточку терпения, господа. Мы теперь по всем правилам записались в очередь на пароход в Лиссабон. Мы подружились с несколькими консулами. У нас есть испанская и португальская транзитные визы. В любую минуту мы можем отсюда удрать. А у меня лично еще один выигрыш оттого, что мы были вынуждены вернуться: я освободился от сего наваждения. – И он указал на золотоволосую красавицу, которая слегка вздрогнула, но тут же снова застыла в своей очаровательной позе неподвижности. – Существует старое поверье относительно людей, которые разделяют одну судьбу: обычно считают,
Я еще раз взглянул на рыжеволосую девушку и не удивился бы, если бы она – теперь уже никому не нужный плод фантазии Аксельрота – вдруг улетела бы в сторону Кур Бельзенс.
Мне стало как-то не по себе в обществе этих людей, словно я, самый обыкновенный парень, вдруг оказался в кругу чародеев и колдунов. Толстяк с двойным подбородком задержал меня, когда я собрался уходить.
Он отвел меня в сторону.
– Хорошо, что я вас встретил, – сказал он. – Я высоко ценю господина Вайделя: у него большой дар. Я очень тревожился за него все это время. Я рад узнать, что он уже вне опасности. Когда мы уехали из Парижа, уехали без Вайделя, я всю дорогу упрекал себя, что не остался вместо него. Он это заслужил. Но я, конечно, оказался слишком слаб для такого поступка. А когда с нами случилась эта беда на Кубе и нам пришлось вернуться, мне все казалось, что это возмездие за мою слабость, за излишнюю поспешность.
– Успокойтесь, время подобных библейских казней миновало, иначе большинству людей пришлось бы отправиться назад.
Я взглянул на толстяка и заметил, что заплывшие глазки и жировые складки под подбородком до неузнаваемости меняют его лицо. Он сунул мне какую-то купюру и сказал:
– Вайдель всегда был беден. Ему это пригодится. Постарайтесь ему помочь. Он никогда не умел делать деньги.
VI
Я встал рано утром. Накануне я обещал Клодин запять очередь в лавочку на улице Турнон. Я пришел задолго до открытия, но перед запертой дверью уже стоял длинный хвост. Женщины закутались в платки, надвинули на лоб капюшоны, потому что было ветрено и холодно. Крыши высоких домов уже порозовели от первых лучей солнца, но в глубоких щелях улиц еще лежали ночные тени. Женщины настолько закоченели, что были не в силах браниться. Они думали только о том, как бы получить несколько банок сардин. Словно хищные звери, подстерегающие у норы свою жертву, следили эти люди за дверью лавки. Все их силы были направлены на добычу нескольких банок консервов. Почему они должны вставать ни свет ни заря и с таким трудом добывать то, что всегда в избытке имелось в их стране? Куда теперь все подевалось? Они были слишком усталые, чтобы думать об этом. Наконец дверь открылась, и очередь медленно поползла в помещение. Но за мной уже успело встать множество людей – огромный хвост, доходивший почти до Кур Бельзенс. Я вспомнил свою мать, которая, должно быть, тоже стоит в предрассветной мгле в длиннющей очереди перед какой-нибудь лавкой в нашем городе, чтобы получить две-три кости или несколько граммов жира… Во всех городах Европы вытянулись сейчас такие вот хвосты перед бесчисленными дверьми. Если все очереди выстроить в одну, то эта людская цепь протянется от Парижа до Москвы и от Марселя до Осло.
Вдруг на противоположном тротуаре я увидел Мари. Низко надвинув свой остроконечный капюшон, бледная от холода, шла она от бульвара д'Атен. Я крикнул:
– Мари!
Слабая улыбка озарила ее лицо. «Если она остановится и немного постоит со мной, то все будет хорошо», – загадал я. Мари подошла ко мне, а женщины вокруг заволновались – не хочет ли она втереться в очередь?
– За чем это стоят? – спросила Мари.
– За сардинами. Я должен достать их для того больного мальчика, к которому я привел твоего друга.
Мари замерзла и переминалась с ноги на ногу. Женщины ворчали. Я обернулся к ним и сказал, что сардины буду брать я один. Но они продолжали с недоверием следить за Мари. Я спросил ее, куда это она так рано направилась.
– В пароходство и в Бюро путешествий.
«Она вышла из дому, чтобы с утра начать свою ежедневную беготню, – думал я. – Но против воли она сразу же задержалась и стоит вот теперь со мной, отложив ради меня свои поиски. Надо потихоньку приучить ее к тому, чтобы она меня искала».