Трава пахнет солнцем
Шрифт:
Жорка осторожно тер мочалкой ладошку Тамико, и его руки казались большущими и грубыми рядом с ее.
Он вдруг почувствовал, как сердце его наполняется нежностью к этой славной девчонке. И он весь напрягся, затаился, чтобы она не заметила этого. Ему вдруг захотелось, чтоб ей сейчас вот, немедленно угрожала страшная опасность, чтоб он мог броситься и защитить ее, и биться до конца — яростно и бесстрашно.
Жорка огляделся, но защищать ее было не от кого.
«Катер я добуду!.. В лепешку расшибусь,
— Завтра снова придем. Закончим, — сказал Димка.
— Придем, — сказала Тамико.
— Жалко, Олега сегодня не было. Лодочка-то, вот она — почти готова, — Владька довольно ухмыльнулся.
Ребята вышли за ворота. Солнце пробивалось сквозь листья, и все вокруг было облито зеленоватым прохладным полумраком. Звонко гомонили птицы.
В высокой траве дрожали золотые пятна. Яркие солнечные пятна были очерчены четко, как пером. А воздух был пряный.
Тамико настороженно остановилась. Ноздри ее трепетали. Она подняла руку.
— Мальчики, вы чуете? — шепотом спросила она.
— Что? — тоже шепотом отозвался Владик.
— Трава пахнет солнцем!
Мальчишки принюхались. Зашевелили носами. Как пахнет солнце? Кто его знает? Они никогда как-то не думали об этом.
— А правда — солнцем. Наверное, так оно и пахнет, — отозвался наконец Димка.
— Ага. И еще земляникой, — сказал Жорка.
Юный герой Георгий Басов
— Ребята, надо ей все-все показать, а? Чтоб ей весело было. Слыхали, как она сегодня смеялась? — сказал Жорка, когда мальчишки остались одни.
Они шагали к автобусной остановке, разговаривали и возбужденно размахивали руками.
— Ты, Жорка, обязательно потолкуй с Демьянычем. Представляешь — на катере! Да на нем можно по всему городу проехать. Чем давиться в такую жару в автобусах. Как притиснет какая-нибудь толстая тетка — не обрадуешься.
— Оно бы хорошо, только вдруг не согласится, — усомнился Димка, — взрослых-то вы знаете. Думают, у них у одних дела — серьезнее не бывает.
— Ясно, поговорю. Должен же он понять. Я все сделаю, ребята. Все, что смогу, — ответил Жорка.
Мама с Демьянычем обедали.
— И на кого только ты похож, Жорка! — всплеснула руками мама. — Боже мой! Тельняшка в краске, и бензином от тебя несет, как от грузовика. И вообще, что это за мода — разгуливать в тельняшке по городу. А руки-то! Ты погляди, что у тебя под ногтями — черная ночь. А ну, марш мыться. С такими руками к столу не пущу. И переоденься. Человеческую рубашку надень.
Жорка пошел в ванную и услышал, как мама говорила Демьянычу:
— Взялся бы ты за парня, не чужой ведь он тебе. Ты ж мужчина все-таки, тебя он слушать должен. Он ведь домой только есть
— Ну, это ты зря, напрасно ты. На это вроде не похоже. Я его дружка знаю — Владик из седьмой квартиры, музыкантов сын, — успокоил ее Демьяныч.
— Тоже хорош гусь, — не унималась мама, — видела я его вчера — исцарапанный весь, и физиономия такая продувная — дальше некуда. Здрасьте, говорит, Татьяна Алексеевна, а у самого глаза так и стреляют, так и шмыгают, как два мыша. Ты пойми — возраст у них сейчас такой, к ним все липнет: и хорошее и плохое. А ты ему отец. Хоть и не родной, а все отец. И еще тельняшка эта. Зачем только ты ее подарил ему. Ходит, как шпана.
— Ладно, — ответил Демьяныч, — парень он вообще-то неплохой, сама знаешь, но… Я с ним потолкую. А об тельняшке ты зря. Тельняшка — моряцкая одежда и шпана тут ни при чем, — строго добавил он.
Жорка толкнул дверь и с невинным лицом прошел к шкафу.
— Мамочка, какую рубашку взять? — спросил он. Ему очень хотелось быть сейчас хорошим и послушным. Да и для дела надо было, чтоб Демьяныч не сердился.
— Синюю возьми. С короткими рукавами. Она на верхней полке лежит.
Стоя к родителям спиной, Жорка стащил через голову тельняшку, взял пахнущую свежестью рубаху и повернулся.
— Господи!!! — ахнула мама и даже побледнела. — Татуировка! Дожили! Ты что ж это, поганец, с собой сделал! Что ж ты натворил, несчастье мое, негодный мальчишка!
— Да это так просто, ерунда. Это девочка одна… — пытался объяснить Жорка.
— Девочка! — заорал Демьяныч. Он вскочил, лицо его пошло красными пятнами. — Я тебе покажу татуировку! Я тебе покажу девочек, сопляк! Мать до слез довел.
Он ухватил цепкими сухими пальцами Жоркино ухо и два раза увесисто треснул его по шее.
Жорка рванулся, выдернул пылающее, несчастное ухо и бросился к двери.
— Это просто так нарисовано! Красками! Оно смывается! — выкрикнул он и выскочил на лестницу.
Обида душила его.
— Они еще узнают, они узнают, — бормотал он, шмыгая носом, — по шее! За что? Вот убегу из дому, тогда узнают. Тогда-то забегают. Юнгой наймусь. Уплыву в далекие моря. Поплачут небось.
Жорка злорадно приговаривал, а сам упивался всплывающими перед глазами картинами мести.
Вот Демьяныч, заламывая руки, рыдает и кается в своей несправедливости. А весь дом, все жильцы отворачиваются от него с презрением.
— Разве можно было крутить уши такому человеку? Такому прекрасному мальчику! Они ведь у него не железные. Живые у него уши. И еще по шее лупить. Вот и не выдержал человек. Вот и пропал, — говорят все и качают головами.
А потом — потом — в газетах появляются Жоркины портреты.