Травести
Шрифт:
Тцара. Я того же мнения.
Карр. Надо положить этому конец.
Тцара. Уволить его?
Карр. Нет, покупать больше шампанского.
Тцара. Нам, румынам, предстоит еще учиться и учиться у вас, англичан.
Карр. Наверное, вы ужасно тоскуете по Софии?
Тцара. Вы имеете в виду Гвендолен?
Карр (недовольно нахмурившись, поправляется). Я имею в виду Бухарест.
Тцара. Ах да, да, наш балканский Париж…
Карр. Дурацкое место для Парижа, верно? (Делает глоток?) Это что, «Перрье-Жуэ», «Брю», « 89» в конце концов????!!!
Беннетт.
Карр (с таким видом, словно увидел надпись на стене). Все кончилось?…
Беннетт (безжалостно). Боюсь, что так, сэр.
Карр. Очень хорошо, Беннетт.
Беннетт. Я положил телеграммы и газеты на буфет, сэр.
Карр. Есть что-нибудь интересное?
Беннетт. «Нойе цюрихер цайтунг» и «Цюрихер пост» сообщают о пьесе, сыгранной вчера вечером в театре «Цур Кауфляйтен», которую они считают лучшим и худшим, соответственно, событием театрального сезона в Цюрихе. «Цайтунг» особо отмечает ваш личный триумф в ответственной роли. Министр послал поздравительную телеграмму, в которой также благодарит вас за направленное ему приглашение. Он просит вас любой ценой не дать мистеру Ульянову покинуть Швейцарию. (Выходит?)
Пауза.
Карр. Ирландский хам!
Тцара. Русский…
Карр. Да нет, я об этом, как его там – Дейдре?
Тцара. Бриджет?…
Пауза.
Карр. Джойс!
Тцара. Джойс!
Карр. Хам. Четырехглазое ирландское чучело… Подошел ко мне в гримерке и вручил десять франков словно чаевые! Даже и глазом не моргнул! Пропойца!
Входит Беннетт.
Беннетт. Мистер Джойс.
Входит Джойс; он крайне возбужден.
Джойс. Где ваша сестра?
Карр. Ее деньги в надежных руках.
Джойс. Я хочу задать вам…
Карр. Нет, это я хочу задать вам один только вопрос: не могли бы вы, черт вас побери, хотя бы раз надеть пиджак в тон брюкам??
Разумеется, Джойс снова одет в пиджак и брюки от разных костюмов: только если в первом действии пиджак был, скажем, черным, а брюки коричневыми, то теперь – наоборот.
Джойс (невозмутимо). Если бы мне это удалось хотя бы раз, мне бы это удавалось всегда. Весь мой гардероб перепутался в Триесте; однажды ночью соответствие между его взаимодополняющими элементами было необратимо нарушено. А теперь – не соизволите ли вы вернуть мне двадцать пять франков?
Карр. Какие двадцать пять франков?
Джойс. Я выдал вам восемь билетов, чтобы вы продали их по пять франков каждый. У меня записано, что вы вернули мне только пятнадцать франков.
Карр. Я истратил более трехсот пятидесяти франков собственных денег для того, чтобы ваша бездарная постановка могла похвастаться хотя бы одним персонажем, который знает, зачем люди ходят к портным. Если вы надеетесь получить от меня оставшиеся двадцать пять франков, то вам придется встречаться со мною в зале суда. (Отчетливо и внятно.) Вы – мошенник
Тцара (вручая Джойсу его папку). Кроме того, пишете вы, надо сказать, так же безвкусно, как и одеваетесь. Используемые вами словосочетания неуклюжи, но при этом, увы, не случайны. Вашу прозу нельзя назвать ни обаятельной, ни вульгарной – от нее остается такое ощущение, словно тебя заперли в одну камеру с маньяком, который бредит то на одну, то на другую тему.
Входят Гвендолен и Сесили. Джойс рассматривает рукопись.
Джойс. Кто дал вам читать эту рукопись?
Гвендолен. Я!
Джойс. Мисс Карр, не вам ли я давал перепечатать главу, в которой приключения мистера Блума соответствуют гомеровскому эпизоду с быками Гелиоса?
Гвендолен. Да, и глава эта просто восхитительна!
Джойс. Тогда почему вы вернули мне вместо этого какой-то злобный пасквиль, в котором в числе прочего доказывается, что Рамсей Макдональд – лизоблюдствующий прислужник буржуазии?
Гвендолен. (Ох!)
Тцара. (Что?!)
Сесили. (Ой!)
Карр. (Ах!)
Джойс (громко). Мисс Карр, где отсутствующая глава?
Карр. Извините, вы, кажется, сказали «Блум»?
Джойс. Да, сказал.
Карр. И речь идет о бессмысленно длинном отрывке, написанном путаным стилем и имеющем какое-то отдаленное отношение к акушерскому делу?
Джойс. Речь идет об отрывке, в котором благодаря мастерству автора вся стилистическая гамма английской литературы от Чосера до Карлейля использована для описания событий, происходящих в дублинском родильном доме.
Карр (показывая на свою папку). Похоже, что мы говорим об одном и том же.
Гвендолен и Сесили обмениваются папками с криками прозрения. Карр и Тцара подходят к ним. Следует быстрый, но формальный обмен радостными объятиями, сопровождаемый восклицаниями: «Сесили! Гвендолен! Генри! Тристан!»
Музыка, типичная для того времени. Освещение меняется. Короткая танцевальная интермедия. Тцара танцует с Гвендолен, Карр – с Сесили. Джойс и Беннетт танцуют каждый сам по себе. Карр и Сесили, танцуя, удаляются. Остальные продолжают, тоже постепенно удаляясь со сцены. Когда не остается никого, на нее возвращаются, по-прежнему танцуя, старый Карр со старой Сесили.
Старой Сесили, как и старому Карру разумеется, под восемьдесят. Они с трудом делают несколько па и останавливаются.
Старая Сесили. Нет, нет и еще раз нет! Какая жалкая ложь! Я не спорю, судебное дело было, и в нем действительно фигурировали твои брюки, но ты никогда не был знаком с Владимиром Ильичом, а того, другого, я вообще не помню. Джойса я помню, тут ты прав, и он действительно был ирландцем и носил очки, но ты с ним познакомился на год позже, в восемнадцатом, когда пломбированный вагон давным-давно уже увез Ленина. Я махала ему на прощанье красным платочком и кричала «Да здравствует революция!», а он махал мне котелком. «Да, – я тебе сказала. – Да!», когда ты спросил меня, но к тому времени, когда ты играл Алджернона, Ленин уже был вождем миллионов…