Травести
Шрифт:
Карр. Очень рад вас видеть, товарищ! И вас, жена товарища! И тебя, брат!
Тцара (пожимая руку Карру). Делаю это в первый и последний раз!
Сесили. Как приятно видеть примирение родственных сердец! Оставим их наедине друг с другом.
Надя. План, упомянутый в этом письме, так и не был осуществлен.
Ленин и Надя собирают свои вещи и уходят, Сесили следует за ними.
Карр. Она просто прелесть, эта Сесили! Я положительно в нее влюблен. И это ставит меня перед моральной дилеммой. Чтобы решить ее, я должен попробовать вот эту сдобную лепешку.
Декорации библиотеки сменяются декорациями кабинета Карра, обмен репликами продолжается.
Тцара. Но я не люблю пироги. Кроме того, я поклялся, что никогда больше не подам тебе руки.
Карр. А я и не собираюсь жать тебе руку, когда ем сдобные лепешки. Этими двумя делами нельзя заниматься одновременно. (Обращаясь к Беннетту, который входит с блюдом сдобных лепешек?) Кстати, Беннетт, нам не пишут ничего такого, что касалось бы вас и мистера Тцара?
Беннетт. Ставки на Ленина слегка упали, но вы по-прежнему можете ставить сто к одному против него, сэр.
Карр. Сто к одному?
Тцара. Поставьте десятку за меня, прошу вас, Беннетт. На то, что к Рождеству Ленин будет командовать парадом.
Карр. И за меня, Беннетт, тоже десятку. На то, что Ленина отправят на свалку истории.
Беннетт. Хорошо, сэр.
Беннетт выходит. Карр и Тцара берут с подноса по сдобной лепешке.
Тцара. Я шокирован, Генри. Неужели ты позволишь так называемому долгу встать на пути у твоей любви к Сесили Каррутерс?
Карр. Я не могу принять решение, пока не покончу с лепешками! (Он берет с подноса еще одну лепешку?)
Входит Надя, одетая в дорожный костюм. В руках у нее чемодан и пара свертков. Где пролегает граница между кабинетом и библиотекой, в этот момент не вполне ясно.
Надя. В тот же самый день, девятнадцатого марта, произошло общее собрание представителей различных групп русских политэмигрантов, находившихся в Швейцарии. На нем обсуждались пути и способы возвращения в Россию. Мартов выдвинул проект – добиться пропуска эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России германских и австрийских пленных.
Входит Ленин, одетый также по-дорожному и с багажом в руках.
Ленин. Двадцать первое марта, письмо Карпинскому в Женеву. «План Мартова хорош: только мы (и Вы) не можем делать этого прямо».
Надя. В итоге переговоры взял на себя председатель Циммервальдского комитета товарищ Гримм. Двадцать пятое марта. Телеграмма Ставки Германского верховного командования Министерству иностранных дел в Берлине: «Не имеем возражений касательно транзита русских революционеров, если таковой будет произведен под конвоем в специальном поезде».
Карр (поедая сдобную лепешку). Постарайтесь меня понять: я обожаю Сесили, но американцы вот-вот вступят в войну. Будет крайне глупо, если в этот момент какие-нибудь большевики заставят Россию выйти из игры. Это могло бы полностью изменить весь ход событий. Поймите, я всегда выступаю за правое дело. Вы же помните подлую маленькую Польшу – нет, не Польшу, ту, другую…
Ленин. Телеграмма большевикам, отъезжающим из Скандинавии в Санкт-Петербург: «Notre tactique: m'efiance absolue, aucun soutien nouveau gouvernement, Kerensky surtout soupconnons, armement proletariat seule garantie, 'election imm'ediate douma de Petrograd aucun rapprochement autres partis». [16]
16
Наша
Карр. В любом случае, в соответствии с марксистской теорией, диалектика истории привела бы к тому же результату с ним или без него. Если бы Ленина не существовало, его необходимо было бы выдумать.
Ленин. Телеграмма Ганецкому в Стокгольм: «Завтра уезжает двадцать человек».
Карр. И кроме того, я не понимаю вашего интереса. Все эти заигрывания с марксизмом – чистое сумасбродство. Вы – крайне милый буржуа, которому маменька выхлопотала освобождение от труда. Случись революция, вы не будете знать, что делать и куда бежать. Вы – ничто. Меньше чем ничто – художник. Эти парни сделают реальностью ваши мечты о многоцветном мочеиспускании: вы будете мочиться кровью.
Тцара. Художники и интеллектуалы станут совестью революции. С твоей стороны совершенно бессердечно съесть все лепешки и оставить мне сладкий пирог.
Надя. Девятого апреля в два тридцать пополудни путешественники выехали от ресторана вокзала Царингер. В путь отправились по-русски – нагруженные подушками, одеялами и прочими пожитками. Ильич был в котелке, зимнем пальто и прочных башмаках на толстой подошве, которые сделал ему наш квартирный хозяин сапожник Каммерер. Телеграмма сестре в Санкт-Петербург.
Ленин. «Приезжаем понедельник ночью одиннадцать. Сообщите «Правде».
Тцара (вставая). Ну что ж, поступайте как знаете. Мы, дадаисты, считаем, что история тоже появляется из шляпы.
Карр. Боюсь, что для дадаистов в коммунистическом обществе не найдется места.
Тцара. Именно поэтому мы за коммунизм. В буржуазном обществе нам слишком просторно. (Уходит?)
Надя. Поезд отбыл в три десять, как и было запланировано.
Надя и Ленин уходят. Отдаленный звук отправляющегося поезда.
Возможно, видно, как он отходит от платформы. Сесили, стоя на платформе, машет красным платком вслед уходящему поезду.
Карр (решительно). Окончательное решение созрело в моем мозгу: его надо остановить любой ценой. Русское правительство состоит из умеренных патриотов. Князь Львов – умеренный консерватор, Керенский – умеренный социалист, а Гучков – просто деловой человек. Все это создает многообещающие предпосылки для построения демократического общества западного типа и для победоносного завершения войны на Восточном фронте, вслед за чем последует бурное развитие торговли. Я должен немедленно телеграфировать послу в Берн. (Уходит.)