Травинка на холодном ветру
Шрифт:
"Мне нужно держаться подальше от этой компании, - напомнила себе девушка, - как можно дальше, пока я не влипла в очередную историю".
Находясь в одной телеге с тремя другими грешницами, Милена была вынуждена поддерживать общий разговор. Ей пришлось с ходу придумывать себе биографию, потому что её спутницы живо интересовались жизнью на Пёсьей горе. Девушка рассказала им все слухи и сплетни, которые ходили в Кифернвальде про обитателей Дальних Мельниц. Когда слухи кончились, она стала потчевать грешниц тем, что приходило ей в голову. Женщины охали и сочувственно кивали головами, искренне жалея "бедняжку, вынужденную жить в таком ужасном месте".
– Значит, куры, и утки у вас ходят прямо по дому?
– Да, - на полном серьёзе говорила Милена.
– После того, как хорёк повадился таскать у нас кур, папенька приказал всю птицу разместить в комнатах. Если птица называется домашней, то она должна жить в доме.
– А собак у вас в Догберге много?
– Конечно. Каждому жителю положено содержать не менее четырёх собак. Есть даже специальный налог для тех, у кого собак мало, или вообще нет.
– Собаки там, наверное, всех перекусали?
– Если собака кусает хозяина, - со знанием дела отвечала девушка, - то по закону он имеет право укусить её в ответ. Кусать собак первым запрещено.
– Удивительно, в каком почёте у вас собаки!
– Однажды, у нас в Догберге, старого умного кобеля выбрали в судебные заседатели.
– Неужели? И он справлялся со своими обязанностями?
– В целом - да, если бы не одна проблема. Трудно было за ним вести протокол судебного заседания. Секретарь не всегда мог понять, какое решение вынес кобель.
– Неужели ваш секретарь по-собачьи понимает?
– Мы там все должны знать собачий язык. Тем, кто не понимает собак, в Догберге жить очень тяжело. Но выучить собачий язык не сложно. Вокруг постоянно кто-нибудь лает, рычит, или скулит. Невольно начнёшь понимать.
– Так вы там с собаками разговариваете на их языке?
– Нет, - сказала Милена, поняв, что слишком далеко зашла в своих выдумках.
– Люди только подражают собачьему лаю, а по-настоящему делать это не умеют. Но многие собаки неплохо понимают слова.
– А у тебя, Магдалена, сколько своих собак?
– У меня восемь взрослых и девятнадцать щенков.
– И где ты их всех содержишь?
– Как это где? У них своя комната с большой кроватью. Там они все и спят.
Этот безумный диалог продолжался до самого вечера, пока караван не свернул с торгового тракта. Хайнер предпочёл остановиться на ночлег в деревне, мотивируя тем, что здесь его людям будет легче нести караульную службу. Грешниц расселили по домам фермеров, не больше двух-трёх в каждый дом. Милена сразу поняла, с чем это связано, и была только рада находиться вдалеке от очередного любовного гнёздышка.
Расстроенный Арчелаус ходил из дома в дом, приглашая нерадивых грешниц на вечернюю молитву. Заслышав его голос, женщины прятались, и на богослужение пришли только местные жители, заинтересовавшиеся тем, что им скажет приезжий священник. Похоже, они не были разочарованы, потому что хозяйка дома, где остановилась на ночлег Милена, вернулась назад в состоянии глубокой задумчивости и невпопад отвечала на любые вопросы. За день девушка настолько устала от разговоров, что решила не выходить в тонкий мир для встречи с Аделиндой. По сути дела, у неё и новостей никаких не было, а беспокоить знающую по пустякам не хотелось.
Утром Арчелаус никого не стал созывать на молитву, усыпив тем самым бдительность женщин. Когда они уже направились к телегам, хитрый священник вышел навстречу и объявил о начале утреннего богослужения. Ничего не оставалось делать, как подчиниться, в итоге караван грешниц отправился в путь позднее, чем планировалось.
Милена с тоской ждала новых вопросов про её "родной" Догберг и, с облегчением вздохнула, когда попутчицы с самого начала перевели разговор в другое русло. Пресытившись собачьей темой, они стали активно делиться впечатлениями о своей жизни. Девушка участия в общей беседе не принимала, предпочитая молчать и наблюдать за проезжавшими по торговому тракту людьми. По мере продвижения к столице, путников на дороге становилось всё больше и больше.
Милена развлекала себя тем, что пыталась угадать, за какой надобностью тот, или иной человек направлялся в Остгренц.
Проще всего обстояло дело с ремесленниками. Те выставляли свой товар напоказ, стремясь привлечь покупателей ещё в дороге. Караван грешниц обгоняли подводы, нагруженные мебелью, музыкальными инструментами, посудой. Кто-то даже вёз в столицу приличных размеров лодку и целую телегу с вёслами, парусиной и мотками канатов. С купеческими обозами сложностей тоже не возникало. Достаточно было приглядеться, прислушаться, или даже принюхаться к грузу, и всё сразу становилось ясно.
Нарядные, по деревенским меркам люди целыми семьями ехали в город за покупками. Иногда проезжали почтовые кареты и конные курьеры, занимавшиеся доставкой корреспонденции. Лишь изредка попадались всадники, по внешнему виду которых было сложно сказать о цели их путешествия. Внимание Милены привлёк толстяк, ехавший верхом на неуловимо похожем на него муле. Оба были солидной комплекции, видимо, поэтому неторопливы в движениях, и оба имели понурый вид. Отчего грустил мул, девушка выяснять не стала, а вот наездник её заинтересовал.
Некоторое время он двигался с той же скоростью, что и караван грешниц, но потом стал отставать. Толстяк был одет небрежно, словно собирался в путь наспех, однако приличный дорожный костюм свидетельствовал о неплохих доходах его владельца. По лицу этого человека можно было предположить, что ближайшие несколько дней он не расставался с бутылкой крепкого алкоголя. Понаблюдав за ним, Милена пришла к следующему выводу: толстяк едет в сторону Остгренца против своей воли.
Даже по его положению в седле, было заметно, что человеку не хочется оказаться там, куда он сейчас направлялся. Заинтригованная девушка осторожно прикоснулась к сознанию толстяка, и перед её мысленным взором пронеслась череда зрительных образов. Россыпь долговых расписок и монет разного достоинства ... полураздетые, явно нетрезвые женщины... груда пустых бутылок в углу комнаты... беспорядочно разбросанные по полу предметы одежды. Толстяк очень стыдился того, что увидела Милена, и в то же время сожалел о весело проведённом времени.