Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли
Шрифт:
Подруга потом извинялась, объясняла, что это не ее вина, что мама все выдумала. Но с этого момента начались какие-то трения. Потом Элина нашла другую подругу из Азербайджанского сектора. Они дружили до последнего дня. Я читала их переписку в Instagram. Даже 2 апреля, за 2 дня до трагедии, эта ее новая подруга писала, что, если ты будешь уходить в другую школу, я с тобой уйду, или останься. Элина ответила, что ради нее готова остаться.
– Ну а все-таки до 4 апреля были еще какие-то вещи, на которые вы обратили внимание?
– Один раз в феврале она пришла без настроения, легла в кровать, закрыла голову одеялом и стала плакать. Я спросила: «Что случилось, тебя кто-то обидел?» Она сказала: «Нет, я просто хочу в 203
– То есть что-то происходило, но она не говорила?
– Нет, не говорила. Она сильно изменилась в конце февраля – начале марта. Никогда раньше она не могла грубо ответить. А тут стала грубить. Я запрещала ей пользоваться Instagram. Она прятала от меня телефон, когда пользовалась Instagram. Как-то я у нее забрала телефон, она стала выхватывать у меня его из рук. Выдернула его. Потом я уже не стала наседать на нее. Подросток все-таки.
– А после трагедии, вы же наверно пытались выяснять, как проходили последние дни. Вам что-то стало понятно? Что происходило? Сейчас вы знаете?
– До сих пор не знаю. Когда следователь пришел забрать сумку, телефона там не было. Он звонил мне, спрашивал, не у меня ли телефон. В итоге телефон оказался у школьной администрации. Следователю его передали после угрозы обыска. Но в телефоне уже был удален WhatsApp. Еще у нее была тетрадка, в которую она записывала всякие «сохраненки», фразы, мысли, которые ей нравились. Она ее прятала. А пару раз забыла на серванте, я полистала. Но почерк мелкий, я ничего не разобрала. Но я помнила, сколько там листов было. А когда вещи Элины возвращали, вернули и эту тетрадь, я увидела, что она стала гораздо тоньше. Больше половины страниц не было. Кстати, вот эта фраза, которую многие СМИ в Интернете печатали как предсмертную записку «Не приходите ко мне на могилу, очень уж вы меня любили. После смерти ваша любовь мне не нужна. Я вам была не нужна, не приходите…», она оттуда, кому это адресовано, уже никто не знает. Никаких предсмертных записок Элина не оставляла.
Дети мне тоже боятся что-то рассказывать. Был мальчик, с которым Элина последнее время дружила. На видео записи камеры наблюдения, где Элина идет по коридору, потом залезает на подоконник, и там несколько мальчиков подходят, как раз он один из них. Он хотел мне что-то рассказать. Но мама ему запретила, сказала: «Все молчат, и ты молчи, чтобы не было проблем».
Год после трагедии прошел, но полной картины того, что происходило с Элиной, у меня до сих пор нет.
– Как прошли последние дни? Как все случилось?
– Последнее время у нее резко менялось настроение. Она могла смеяться, шутить, потом резко пойти, лечь на кровать. Уходила в себя. Мы ее звали: «Приди, посиди с нами, поговори». Она отнекивалась, что не охота, устала. Могла сидеть одна. Много спала. Так было весь март. Последние дни вроде бы все было хорошо.
3 апреля она пришла без настроения, сонная какая-то. Сказала, что есть не будет, что не спала ночь, поэтому хочет поспать. Я ушла с детьми в магазин, потом еще часа два на качели покатала детей. В девять вечера я ее разбудила, накормила. Она поела прямо в кровати, встала, умылась. Переписывалась по телефону. Мы немного пообщались, планировали пойти по магазинам. Потом она еще поиграла с маленькой сестрой.
Утром 4 апреля она проснулась раньше всех, ее не пришлось будить. Настроение было хорошее. Она улыбалась. Я еще ночью испекла пирог, отдала ей, чтобы она занесла его бабушке. Элина зашла по дороге к бабушке. Посидела там немного, позавтракала, покрутилась возле зеркала, поцеловала бабушку и ушла.
А где-то в 12.27 мне позвонила детский инспектор, и сказала, что моя дочь выпала из окна. Она училась на втором этаже, я подумала, может она так решила сбежать или кто-то ее толкнул. Я даже не поняла тогда, что она именно выпрыгнула из окна.
– А что происходило между бабушкой и звонком в 12.27. События же уже восстановили на данный момент.
– Где-то в 9.30, судя по камерам, она сидит в школе, что-то пишет. Потом выходит в коридор, о чем-то говорит с одноклассником, поднимается по лестнице на третий этаж. Идет по коридору. Три мальчика идут за ней. Элина подходит к окну. Поправляет гольфик. Когда к ней подходят мальчики, она прыгает.
Потом директор попросила одного мальчика ее поднять в свой кабинет. Ее положили на диван в директорском кабинете. Потом она всех выгнала, оставила только Элину и завуча. Потом пришла психолог. По ее словам, она просила вызвать скорую, а директор на нее накричала, сказала, не надо никого вызывать и вообще вмешиваться, вытолкнула психолога из кабинета. Потом позвали медсестру. Она измерила давление, давление падало, медсестра тоже сказала, что надо вызывать скорую. Директор и ей запретила, сказала, что сама вызовет. Медсестра рассказывала, что минут через двадцать опять пришла. Зашла в кабинет, увидела, что скорой до сих пор нет. Она снова измерила давление, оно продолжало падать. Директор сказала, что скорая вызвана. На самом деле никто скорую не вызывал. В общем, два часа в кабинет никого не пускали, что происходило в кабинете, мы не знаем до сих пор.
Потом директор позвонила в министерство образования, но сказала, что с ребенком все хорошо, что она таблеток наглоталась, отравилась. Ее попросили звонить каждые десять минут и докладывать состояние Элины. Она звонила каждые десять минут. Но речь все время шла об отравлении. В итоге директор позвонила Халиде Байрамовой, это председатель комиссии по делам несовершеннолетних. Через тридцать минут она была уже в школе. И вот она уже вызвала скорую. Скорая приехала через четыре минуты. Дальше Элину забрали на скорой. Есть видео, скорее всего они сняты как раз Халидой, где Элину спрашивают, какая обстановка в школе, как класс, как директор, а Элина с большим трудом отвечает: «Директор мне ничего плохого не сделала, но там дети…»
После уезда скорой позвонили мне. Я приехала, ребенка в школе уже не было. Там собралась милиция, какие-то непонятные люди, мне совали какие-то бумажки, ручку, что-то просили подписывать, задавали какие-то вопросы. Я, честно говоря, не помню, что они спрашивали. Из школы я поехала в больницу.
– Как я понимаю, больница – это отдельная история и была допущена куча врачебных ошибок. Что происходило там? Видели ли вы Элину пере смертью?
– Отец Элины был уже там. Мы поднялись в реанимационное отделение. Нас туда не пустили. Потом приехала Халида Байрамова. Она была удивлена, что нас не пускают к ребенку. Она сказала мне идти с ней. Мы поднялись. Потом она с врачом зашла вовнутрь. Дверь закрыли, мы опять остались за дверью. Потом они вышли. Халида сказала, что с ребенком все хорошо, ничего серьезного нет, только трещина на бедренной кости. Так и сказала: «Слава Богу, пронесло». Еще сказала ждать, и что нас в итоге пустят. Мы до шести там были, ждали, но никто нас не пустил. А дальше нам надо было уже ехать в отделение полиции. После восьми вечера отец Элины звонил в больницу, но нам сказали не приезжать, так как все равно не пустят.
На следующий день, это уже 5 апреля, отец Элины мне позвонил. Сказал, что говорил с главврачом, и что ехать в больницу не надо, в реанимацию все равно не пустят, а 6 апреля Элину переведут в палату, вот тогда к ней можно будет приехать. Но еще мне позвонил следователь, сказал, что можно приехать, так как он договорился, чтобы меня пустили. Я поехала в больницу. Увидела, что в реанимационном отделении, в коридоре сидела классная руководительница, мама одноклассника Элины. Я стала ругаться, что посторонние люди тут сидят, а меня не пускают. Потом пришел врач. Я начала ссылаться на следователя, который мне звонил и сказал, что я могу прийти к ребенку. В общем с горем пополам я зашла к дочери. Мне дали одну минуту. За мной зашла медсестра. Я посмотрела на ребенка. Элина была никакая. Стояла система. Глаза закрыты. Слегка издавала какие-то звуки от боли. Я взяла ее руку, но Элина не реагировала на меня. Меня быстро вытолкнули из комнаты.