Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
Регул задумался, потер руки и, не в силах справиться с натурой, забегал. Сначала помчался к сыну, обнял его за плечи, как бы провожая поволок его к дому. Затем, любовно подтолкнув, направил мальчика в сторону стоявшего поодаль домашнего раба.
— Значит так, Ларций. Первое условие принимается, второе отвергается. Я уже сказал, твои родители вляпались в государственное преступление. Пусть нынче Арулен – герой и гордость Рима, и его жена – несчастная страдалица, но на момент ее изгнания она считалась государственной преступницей. Этот факт невозможно опровергнуть. С другой стороны,
На том и расстались. Уже за воротами, минуя храм Флоры, Ларций обратился к Эвтерму.
— Ты все слышал? Как быть?
Раб ступал рядом, шествовал как равный. Крепкий, красивый мужчина, умное лицо, крупный нос, никаких видимых физических недостатков. По виду он вполне мог сойти за римлянина – успел прижиться, обтереться в городе. Таких в Риме было подавляющее большинство. Сообразительный раб скоро становился вольноотпущенником, так как только в этом случае он мог проявить свои способности и принести пользу покровителю. При удаче вольноотпущенник прорывался к государственным должностям, а уже его дети вполне могли заседать в сенате.
Эвтерм вздохнул и поделился.
— Регул не уверен в себе.
— С чего ты так решил.
— Слишком много статуй.
— Меня не интересуют статуи. Я спрашиваю, как мне поступить?
— Не надо спешить с ответом.
* * *
Дома Ларция ждало новое испытание. Отправленная утром в дом тетки Волусия после полудня вместе с взбалмошной тетей, решившей немедленно поблагодарить Лонгов за спасение племянницы, явилась в их дом с визитом.
Никто в доме не знал, где утром побывал Ларций. Не знала об этом и Кальпурния, рассыпавшаяся в похвалах префекту и с заметным разочарованием рассматривающая скудное убранство дома Лонгов. Племянница тоже делала вид, что не догадывается о встрече с Регулом, если, конечно, это не была игра.
Девицу обстановка не занимала. Она время от времени украдкой поглядывала на молодого человека. Ларция буквально корежило от этих взглядов. Волусия находилась рядом и была нестерпимо желанна. Страсть кружила в голову. Однако стоило на мгновение вспомнить о разговоре с ее дядей, как Ларция неотвратимо швыряло в бешенство.
Лицемерка и негодница!
Сколько коварства умещалось в таком нежном и таком соблазнительном теле.
Не в силах совладать с собой, он поднялся и, сославшись на хозяйственные заботы, вышел из атриума. Пересек внутренний дворик, называемый перистилем и оказался в саду, начинавшимся сразу за хозяйственными постройками.
Была весна, цвели вишни. Два века назад их привез из азиатского похода Лукулл. С тех пор деревца прижились в Италии, расплодились, и каждую весну осыпали белым цветом предместья Рима. Вот и дед Ларция увлекся чужеземной забавой, он любил эти ягоды, любил сладкое варево из вишен на меду и непременно, чтобы без косточек. Домашние рабы проклинали сезон сбора плодов, когда им долгими днями и ночами приходилось выковыривать косточки. Доставать их следовал аккуратно, чтобы не испортить форму плода.
Здесь, в саду цвели любимые Постумией Лонгиной фиалки и розы. Стены и две колонны в беседке
Так они и сидели, всматриваясь, как набегавший ветерок смахивал с деревьев бело–розовые лепестки. Не спеша, словно танцуя, лепестки опускались наземь. Пахнуло дымком. Наверное, рабы что-то жгли в перистиле. Волусия закашлялась. Успокоившись, спросила.
— Ларций, чем ты занимался сегодня утром?
Ларций усмехнулся. Вероятно, надеется, что ответит – думал о тебе, драгоценная! Вслух промолвил.
— Был в гостях у твоего дяди?
Девушка испугано прижала руки к груди.
Ларций продолжил.
— Знаешь, что он мне предложил?
— Нет.
— Жениться на тебе, чтобы спасти твою честь. Кроме того, он потребовал, чтобы ты подписала бумагу, в которой отказываешься от тетиного наследства. Ты знала об этом?
У Волусии на глазах навернулись слезы.
— Нет.
Ларций с интересом глянул на нее, сквозь зубы сплюнул наземь.
— Ловко придумали. Мало того, что Регул затянул удавку на шее моих родителей, так он еще подсунул мне бесприданницу и хитрюгу, каких поискать.
Волусия не ответила, молча глотала слезы.
Ларций почувствовал себя неловко.
— Что же ты молчишь?
Девушка наконец справилась со слезами.
— Ты можешь думать все, что угодно, но я сказала правду. Я слышала разговор этих ужасных людей. Они искали меня и хотели убить. Мне более ничего неизвестно. Ты обидел меня, Ларций. Ты, который спас меня от гибели и бесчестья, ты, который, не страшась за свою жизнь, защитил меня от разъяренных бандитов. Ты… – она, не в силах продолжать, замолчала, затем глубоко вздохнула и договорила. – Ты обвиняешь меня в лицемерии. Я прощаю тебя. Можешь думать все, что тебе угодно, но благодарность к тебе я сохраню.
Ларций растерялся. Что за денек! Все правда – и ловушка, и западня, и яма, в которую затаскивал его Регул. Не важно, знала об этом Волусия или нет.
— Мне другое обидно, – сказала Волусия. – Неужели ты поверил, что я позволила бы этим грязным животным прикоснуться к себе? Неужели поверил, что за вознаграждение я согласилась бы играть постыдную роль в этом спектакле?
— Знаешь, Волусия, когда я увидел тебя в столовой, я решил, что ты – нимфа, и это счастье видеть такую девушку рядом.
— А сейчас?
— Сейчас не знаю. Не верю. Понимаешь, не верю, что и мне может достаться кусочек счастья.
— А ты поверь, Ларций, – предложила девушка. – Не думай, что я навязываю себя. Я недавно в Риме, и тетя уверяет, что я могу отыскать головокружительную партию. От родителей у меня осталось кое–какое имущество. Мне не нужна головокружительная партия. Мне нужен, ты, Ларций, и всегда будешь нужен. Когда я вошла в триклиний, и ты встал мне навстречу, я была так взволнована. Со мной случилось чудо – я поверила, что высшим благом будет для меня входить в этот триклиний, ждать, когда ты поцелуешь меня. Я предложу тебе то, что любишь больше на свете. Что ты любишь больше всего на свете, Ларций?