Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
Однако уже через пару дней до него дошли слухи, что круто повернувшие на юг легионы через альпийские перевалы спускаются к Медиолану (Милану). Это означало, что Траян решительно двинулся вглубь Италии. Ларций недоумевал, неужели известие о предстоящей войне являлось всего лишь хитроумной уловкой, прикрывающей движение императора на Рим? Вот и разберись, что на самом деле задумал испанец? Он поймал себя на мысли, что в нем вновь проснулся интерес к вещам посторонним, давным–давно изгнанным из памяти – к постижению замысла начальствующего полководца, к обдумыванию мер, с помощью которых можно было бы половчее выполнить приказ, к движению походных
Подбавили интерес и анекдоты, появившиеся в Италии и касавшиеся нрава новоявленного правителя. Рассказывали, что некий трибун на вечернем совете поинтересовался, куда завтра направится легион?
— Боишься проспать? – спросил Траян. – Не беспокойся, легат разбудит тебя вовремя, а колонновожатый приведет в назначенное место.
Подобная скрытность полузабытым манящим звоном отзывалась в душе – неужели испанец всерьез взялся за дело? Неужели скоро придет конец осточертевшей говорильне?
Трудно передать, с каким нетерпением, с какими надеждами ждала Италия нового императора. Загодя к дорогам, по которым по слухам должны были протопать вызванные из Германии, Галлии и Британии легионы, толпами собирался народ. Все, особенно ветераны, знавшие толк в походном построении, в порядке и организованности прохождения колонн, желали глянуть на римских орлов. Хотелось оценить выправку и внешний вид солдат – так ли они хороши, как во времена Августа и Веспасиана, или еле ноги передвигают? Неужели, как рассказывали недоброжелатели, двигаются толпой, без шлемов и лат, в обнимку с лагерными шлюхами, а то и с женами, сопровождаемые кучей детишек?
Что в том удивительного?
За несколько лет воинская выправка, подтянутость, уверенный, гордый взгляд, всегда отличавшие римскую армию, заметно потускнели. В городах было полным–полно пьяных солдат, откупившихся у центурионов и устроивших себе увольнительную. Центурионы, префекты и прочие офицеры, вплоть до начальствующего состава позволяли себе разгуливать нетрезвыми, сквернословить в общественных местах, поступать гнусно, то есть прилюдно мочиться.
Собравшийся у дороги народ помалкивал. Знакомые перекидывались вопросами – как живешь, что с посевами, какого урожая нынче ждать? Никто открыто не касался события, которого ждали, никто вслух не интересовался – каков он, Траян? Между собой, конечно, перешептывались, делились тайным – чего ждать от испанца? Порядка, побед или беззаконий, глумления над плебсом? По–прежнему ли всякий, кто дорвался или прилип к власти, будет безнаказанно наступать, выставив брюхо вперед? В толпе недобрым словом поминали слабака Нерву, обещавшего раздать землю беднякам. Шестьдесят миллионов сестерциев выделил на это богоугодное дело, издал эдикт, а где она, земля? Попробуй получи без подмазки. Приказал выдавать вспомоществование тем, кто будет рожать детей. В Италии беда – не из кого набирать солдат. Только и эти денежки нелегко получить. Квесторы, заявляют, сначала вы нарожайте, потом обращайтесь за помощью. Ага, нарожаешь, явишься, а тебе под нос кукиш с оливковым маслом. Куда прешь, халявщик!
Однополчане Лонга, Нумерий Фосфор и Валерий Комозой, встреченные им неподалеку от Медиолана, объяснили командиру.
— Как, спрашиваешь, люди живут? – повторил вопрос Нумерий, невысокий, квадратного телосложения, очень крепкий мужчина с заметно выпиравшим брюшком. – По–разному, командир. Кто понаглее, захватывает земли у ветеранов. По дорогам особенно не поездишь. Владельцы поместий ловят прохожих, заковывают в цепи и отправляют в поле трудиться. Никто не разбирает, раб ты или свободный гражданин. Дерьмовые дела, Ларций. Ждем не дождемся, может этот, из Испании, наведет порядок, а то просто во–о, – отставной декурион провел ребром ладони по горлу, затем продолжил. – Говорят, в Риме сейчас мода на маленьких мальчиков. Не слыхал?
Лонг пожал плечами.
— В последние годы, Нумерий, мне было не до мальчиков.
Декурион понимающе кивнул
— Понятно. Так вот, насчет детишек. Здешние торговцы оптом скупают у бедняков мальчиков, продают их хозяевам лупанариев (публичных домов). Те отрезают им яички и отправляют в Рим на радость жирным. Кто как может, так и зарабатывает деньги.
Фосфор помолчал, а Комозой, дылда с вытянутым в длину, массивным лицом, поинтересовался.
— Как полагаешь, будет толк? Ты все-таки из Рима?
Ларций, заметно захмелевший, пожал плечами. На глазах навернулись слезы – стало жаль мальчишек, на себе испытал, что значит быть уродом и потехой. Чем поможешь? А поможет Траян или нет, кто знает.
— Я сам, ребята, сижу по уши в дерьме. Донес на меня один гад. На моих родителей. Государственное, видите ли, дело, оскорбление величества, и до сих пор ни тпру, ни ну. Так и вишу в ожидании, как Траян на это оскорбление посмотрит. Тут еще жениться надумал.
Ларций опустил голову, глянул в фиал. Он был пуст.
— Ну-ка налейте, – приказал он прежним подчиненным.
Комозой налил ему полную чашу. Префект выпил, закусил сыром, продолжил.
— Понимаю, не ко времени, а сердцу не прикажешь. Такие дела. Ладно, пойдем посмотрим, как отпрыски Клавдия из Одиннадцатого германского маршируют. Помнишь, как мы бывало…
Из таверны с сочным названием «Персик и груша» они вышли в ногу. Плащ префекта позволил им пробиться к обочине. Устроились на холме – отсюда было далеко видать. Все трое встали в нескольких шагах от проезжей части.
Прямая, как стрела, мощенная камнем, дорога убегала к северу, а в обратную сторону утыкалась в едва различимые в дымке стены Медиолана.
Ларций первым ощутил, как дрогнула земля. Скоро едва заметные сотрясения обернулись ритмичными, внушающими неясный страх и уважение толчками. В любом случае, отметил про себя Ларций, шли как положено.
В ногу.
Сначала мимо холма промчался отряд конницы. Кони были здоровы и ухожены, дерзко косили глазами и норовили укусить выбегавших на дорогу мальчишек. Глядя на них, играющих и веселых, Ларций с тоской подумал, что пусть лучше их коснутся зубы боевого коня, пусть отметина на всю жизнь, пусть лучше запишутся в легионеры, чем иметь призванием лишение яичек и мягкие постели регулов.
Он зубами скрипнул и пропустил момент, когда вдали на горизонте, пробегавшем по лесистым вершинам соседних увалов, блеснул серебряный орел. Солнечный блик угодил ему в глаза – это было так знакомо, так волнующе. Так всегда бывало перед сражением, когда когорты по–центурионно разворачивались в боевой порядок. Вот когда сияния хоть отбавляй, ведь всем известно, что блеск оружия внушает врагам особый страх. Каждый идущий в бой обязан был начистить латы. Кто сочтет воинственным воина, у которого оружие покрыто пятнами, грязью и ржавчиной!