Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
Здесь сделал паузу. В паузе проклял себя за откровенность. Потом сердце взыграло – гражданин он или поганый раб? Почему он должен молчать о наболевшем, тем более разговаривая с коровой.
Он продолжил рассказ.
Все подчистую! И что жить не может без этой женщины, и что теперь ему все равно, и что если сильные мира сего забыли о подданных, никакая философия не в силах унять душевную тоску. Выложил все, что накипело, что не давало покоя, о чем не отважился упомянуть, даже беседуя с Плинием, Руфом, Фронтином. В конце уже без стеснения махал искалеченной рукой – пропади все пропадом. И служба, и война, и награды, и доблесть,
Наступила тишина, долгая, тягостная. Ларций, по–прежнему проклиная себя за откровенность, все ждал, когда супруга божественного подожмет губы и прикажет ему удалиться.
— Не забудь пригласить меня на свадьбу? – попросила Плотина.
— И меня тоже, – подал голос Адриан. Он вошел во время разговора и пристроился в углу.
Ларций опустил голову.
— Это будет великая честь для меня и Волусии, – голос у Ларция дрогнул.
Когда он ушел, Элий Адриан вскочил с места и скорым мелким шагом заходил по просторной каюте. Наконец всплеснул руками
— Что творится в Римском государстве! Всякий, кто научился карябать по навощенной дощечке, считает себя вправе по–своему толковать старинный закон, который в случае с Лонгом и его родителями и силы-то не имеет!
— О каких законах ты говоришь, Элий.
Плотина возразила спокойно, не повышая голоса, потом вновь отщипнула виноградину от обильной ягодами кисти, лежавшей перед ней на блюде. Не моргая уставилась на племянника и добавила.
— Домициан сам являлся законом. Он, нечестивец, при жизни объявил себя богом, а ты взываешь к такой отвлеченной и многомудрой науке как юриспруденция.
— За это и поплатился, – многозначительно добавил молодой человек.
Глава 8
Как вскоре оказалось, меры, необходимые для усмирения клеветников и прочих злоумышленников, терзавших Рим, волновали Траяна куда меньше, чем безнадежное, безденежное состояние государственной казны. Правда открылась сразу после приезда в столицу. Жена тоже не давала покоя. Отягощенная многочисленными жалобами, страдая от отсутствия справедливости, она требовала примерно наказать преступников, а на вопрос, где взять средства – и немалые! – ответить не могла. Однажды ночью, уже в столице, Марк укорил ее.
— Что ты мне все о доносчиках да о доносчиках! Лучше посоветуй, где добыть деньги на войну!
Ответа не дождался.
Решение, как поступить с доносчиками, с этим ядовитым семенем Траян принял еще в Германии – рубить под корень!
Сразу и напрочь!
Как – будем поглядеть. Трудность состояла не в том, чтобы рубить, а в том, чтобы никто не проведал. Стоит только распространиться слухам о близком воздаянии за злонравие, и преступники разбегутся. Выковыривай их потом из всех углов.
К тому же, Марк как человек, вполне сознающий меру своих возможностей, отдавал отчет в том, что может не хватить политической воли очистить Рим. Слишком много подлости, личных интересов, корыстных расчетов было завязано на доносах, чтобы он мог чувствовать себя свободным в выборе мер.
Тут же кто-нибудь затеет дискуссию в сенате. Отцы римского народа любят поговорить о добродетелях, о высокой миссии Рима, о благосклонности фатума, о необходимости строгого наказания за порочные нравы. Наговорившись, примут решение создать специальную комиссию,
Это вовсе не означало обилия пролитой крови. Страшна неожиданность, ошеломляющее своеобразие кары, ее беспримерность…
Что касается замысла…
Как-то ночью, после очередного, тщательного разбора вариантов предстоящего наступления на Дакию, после доброй выпивки, он задержался на палубе и случайно услышал рассказ коротышки Нумерия Фосфора о том, как тот однажды угодил в бурю.
— Вот ужас так ужас! – признался декурион. – Когда волны до небес не то, что о богах вспомнишь, но и собственной матери поверишь. Она, например, уверяла, что родила меня от законного супруга.
— У тебя есть причины сомневаться в этом? – засмеялся Ларций Лонг.
Вышедший из-за кормовой надстройки император поддержал префекта.
— Неужели ты собственной матери не доверяешь?
Фосфор и Комозой вскочили. Ларций тоже нехотя поднялся.
— Сидите, – приказал Марк.
Ветераны опустились на бухту толстенного каната, которым во время стоянки в порту галеру привязывали к причалу.
Фосфор помялся.
— Верить-то я обязан по причине родства. Что же касается мужчин… Я их столько перевидал в нашем доме, что невольно задумаешься, а был ли у меня законный папаша? Мамочка рассказывала, что он служил в Двенадцатом Молниеносном легионе, звали его также – Нумерий Фосфор. С другой стороны, если я – римский гражданин, выходит, этот самый Нумерий после рождения все-таки взял меня на руки и объявил своим сыном. Только я его ни разу в жизни не видал. Он ушел в поход на Иерусалиму, и больше о нем ни слуху, ни духу.
Фосфор принялся поглаживать канат. Ниже задней палубы, на кринолинах,* (сноска: специальный балкон, на котором сидели гребцы и размещались весла. На римской галере кринолины располагались на разных уровнях, что позволяло автономно работать каждой группе весел) в ясной адриатической ночи отчетливо очерчивались головы и спины рабов, ворочавших огромные, установленные почти вертикально весла. По центральному проходу расхаживали надсмотрщики. Кнуты не употребляли, галера и так шла ходко, уверенно разрезала мелкие волны. Весла гулко и звонко шлепались о черную воду. Мелкие яркие звезды, отражавшиеся на море, мерно колыхались, разбегались змейками. Густо пахло водорослями. Ночь была безлунная, теплая, и Фосфор не удержался, в такт с гребками запел.
«Хвала Юпитеру, что создал локоть он
И что руке сгибаться так удобно.
Ведь будь она длинней,
То лили в уши б мы.
Короче – выпить было б невозможно».
Сидевшие поблизости матросы, полуголые гребцы на кринолинах по обоим бортам подхватили – «вы–ы-ыпить невозможно». Следом от борта донесся высокий юношеский голос, повел песню.
«Хвала Юпитеру, что создал шею он,