Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
Кореллию в ту пору уже было далеко за семьдесят, возраст вполне праотческий, однако Руф встретил гостя живо и радостно, назвал «сынком», похвалил, что сохраняет достоинство и, находясь под следствием, осмелился навестить впавшего в немилость, больного старика. В юности Кореллий заболел подагрой. Эта болезнь передалась ему от отца. «Болезни, сынок, как и все прочее, передаются по наследству», – со вздохом объяснил хозяин, когда они устроились в спальне, где тот также принимал еду. Кореллий пригласил разделить с ним трапезу. В еде Руф по–прежнему был умерен, ел только овощи. Особенно налегал на репу, нахваливал ее, называл чудодейственной.
Ларций положил в рот несколько вымоченных в оливковом
Когда они остались одни, хозяин спросил.
— Как ты думаешь, Ларций, почему я так долго терплю такую муку? Да чтоб хоть на один день пережить этого грабителя Домициана. Дали бы мне боги достойное подобному духу тело, я бы не задумываясь выполнил то, чего желаю.
Ларций воскликнул.
— Благодарю тебя, дядюшка! Ты первый и единственный, кто не побоялся высказать вслух то, о чем я все эти месяцы мечтаю. Я мог бы помочь тебе в этом деле. Даже несмотря на то, что у меня всего одна рука.
— Ну–ну, сынок, – улыбнулся хозяин, – никогда не спеши заняться грязной работой. Разве мы не римляне, не властелины мира, чтобы самим пачкать руки? Пусть ее исполнят скверные люди. В Риме таких достаточно, особенно среди пришлых. Ты лучше скажи, знаком ли ты с Марком Ульпием Траяном?
Ларций открыл рот от удивления.
— Дался вам этот Траян! Куда не придешь, все разговоры только о наместнике Верхней Германии.
— Кто еще интересовался Траяном? – как бы невзначай спросил Кореллий.
— Титиний Капитон и Секст Фронтин.
— Хвала богам! – облегченно воскликнул хозяин и попытался вскинуть руки. Тут же застонал от боли. Когда страдание оставило его, уклончиво объяснил.
— Это понятно. Титиний представляет цезарю кандидатуры на должность, а Секст царапает что-то по военному искусству. А сам ты как относишься к Траяну?
— Дядюшка, я никак не отношусь к Траяну. Я с ним едва знаком. Слыхал, что он отменный вояка. В его действиях незаметно суеты и безалаберности. Более ничего.
— И ладно. Это я так, к слову. А ты не стесняйся, ешь репу. Это необыкновенный, целительный овощ. Я, например, с удовольствием ем его.
В дальнейшем беседа велась исключительно вокруг лекарственных свойств овощей и прочих необыкновенных и целительных снадобий.
Вот и весь разговор.
Дома Ларций всерьез задумался над словами самых известных в Риме стариков. После долгих размышлений окончательно уверился, что в идиотских, на первый взгляд, советах жевать репу, дрыгать по утрам руками и ногами, заказать дорогой, по–видимому, протез, скрыта какая-то твердая косточка, в которой надежно хранилось тщательно скрываемое, очень вкусное, но запретное ядрышко. Ему никак не удавалось разгрызть косточку, а разгрызть хотелось. Что там шевелилось под спудом казней, доносов, торжества негодяев, припадков злобы, которые то и дело охватывали Домициана? Отчего в Городе вдруг зародился такой страстный интерес к Траяну?
С того дня Ларций, оторвавшись от своих обид, начал внимательно прислушиваться к тому, что происходит в городе. Начал посещать судебные заседания в базилике Юлия. Действительно, в Риме творилось что-то невразумительное. В рабочих кабинетах, домашних библиотеках, столовых–триклиниях, по садам сенаторских особняков копошилось что-то неуловимо будоражащее, внушавшее смутную надежду. Беседы велись странные, исторические, часто вспоминали первую гражданскую войну, когда в государстве объявилось сразу три императора – Отон, Вителий и Веспасиан. Это были страшные времена, когда брат поднимал руку на брата, а отец требовал награду за то, что в бою сразил негодника–сына,
В тот, девяносто шестой год, Рим доверху наводнили знамения. Уже восемь месяцев подряд на столицу в бессчетном количестве сыпались молнии, так что Домициан, суеверный как все тираны, в отчаянии воскликнул: «Пусть же разит, кого хочет!» Как бы там ни было, а молнии ударили и в Капитолий, и в храм Флавиев, и в Палатинский дворец.
Не в силах справиться сомнениями, в поисках ясности Ларций отправился к своему сослуживцу Цецилию Секунду, сделавшего карьеру на выступлениях в суде и уже обладавшего сенаторским достоинством. Десять лет назад они вместе служили в Сирии в Третьем галльском легионе. Цецилий через год обязательной службы вернулся в город. Он приходился племянником известному в Риме командующему флотом, а также неутомимому чтецу и собирателю знаний Плинию Старшему. Незадолго до своей гибели дядя усыновил его.
Первым делом боевые товарищи вспомнили прошлое.
— Помнишь, как мы с тобой орудовали в Азии, в Третьем галльском легионе? – засмеялся хозяин, потом придавил улыбку и поинтересовался. – Как родители?
Ларций промямлил что-то о беспокоящих отца болях в пояснице, о том, что матушке не дают покоя колени. О себе сказал, что просиживает дома.
— Изредка выхожу на форум. По приказу цезаря, пытаюсь получить назначенные мне деньги. Уже который год говорят, приходи завтра. Кстати, я слышал, ты доволен современным состоянием красноречия и строишь свои выступления по образцу таких искусных ораторов как Марк Регул?
— Нет, Ларций. Я считаю крайней глупостью в ораторском искусстве выбирать для подражания не самые лучшие примеры.
Он помолчал и добавил.
— Как, впрочем, и во всем остальном.
Еще пауза.
Наконец Плиний поинтересовался.
— Я полагаю, ты жаждешь откровенности?
Гость кивнул.
Хозяин одобрительно качнул головой.
— Признаюсь, – наконец выговорил Плиний, – не вижу смысла надрываться в государстве, где давно уже низость и бесчестность награждаются не менее – нет, что я говорю, – более, чем скромная верность, негромкое исполнение долга и неприхотливость в жизни. Ты только что упомянул о Регуле. Он и мне не дает прохода. Жалкий бедняк, какого богатства он достиг подлостью! Ведь когда он появился в Риме, никто не заставлял его обвинять других, он сам позаботился о том, чтобы его имя внушало ужас. С другой стороны, ты не прав, утверждая, что я редко появляюсь в сенате и что отказался от защиты справедливости. Сейчас я и Корнелий Тацит9 готовимся защищать провинциалов из Африки.
— В таком случае я пришел к нужному человеку! – воскликнул Ларций. – Если ты считаешь возможным помочь незнакомым тебе людям, то и я мог бы рассчитывать на твою поддержку. Скажи, как мне поступить с проклятым Регулом, ведь ты знаком с обвинением, которое он предъявил моим родителям?
— К сожалению, Ларций, ты обратился не по адресу. Вряд ли теперь меня можно назвать влиятельным человеком.
— Но должна же быть на моего обвинителя хотя бы какая-то управа? – воскликнул Ларций. – Он закусил удила! Почему молчит тот, – гость ткнул пальцем в потолок, – у кого на глазах творятся чудовищные безобразия? Отчего он не видит и не слышит? Почему, в конце концов, до сих пор не начинает судебный процесс, на котором я мог бы выступить свидетелем в пользу своих родителей?